— Только обмен любезностями.

— Если это так мало значит, к чему столько хлопот? Почему бы просто не позволить мне уйти?

— Потому что вы согласились, — сказал он, а когда продолжил, голос его стал совсем хриплым: — А еще потому, что мысли о вас, воспоминания о вашем теле в моих руках, о вкусе вашей сладости сводят меня с ума. Потому что я желаю вас, как ничего не желал никогда в жизни, и нет другого способа получить вас.

Он совсем не собирался говорить ничего такого, как и выторговывать ее уступчивость за жизнь Джонни, когда вечером отправлялся на обусловленную встречу. Но так случилось, а за одним потянулось другое, и вот в результате они стояли друг перед другом на пароме, покачивающемся от течения реки. Ему надо прекратить это здесь и сейчас и отвезти ее в Сплендору. Все его чувства, идущие от впитанных с детства законов рыцарского благородства, говорили об этом. Но были и другие чувства, более сильные. Она пообещала. Он сам это слышал и видел в ее глазах. Он не позволит ей отречься от обещания. Он не может этого допустить.

Он потянулся к ней, его руки, теплые и сильные, сомкнулись у нее на плечах, притянули ее. Летти, захваченная врасплох его неожиданными словами и звучавшим в них отчаянием, чуть не опоздала, но все же успела поднять руки и упереться ему в грудь.

— Нет!

— Летти, даже ради безопасности Джонни и моего здравого рассудка?

Он склонил голову, его губы были у ее губ, их прикосновение было легким, как прикосновение пера, но все же обжигало.

— Нет.

Ее голоса почти не было слышно. Силы оставили ее руки. Воля боролась с этой слабостью и уступила ей.

Его губы опустились на ее губы, борода ласково покалывала их чувствительные уголки. Где-то в глубине она ощутила непонятную, поднимавшуюся волну. Желание, как медленно действующий наркотик, охватило ее. Еще какое-то время чувства страха, гордости и угрызения совести, а также острое беспокойство, что же этот человек будет думать о ней, боролись внутри Летти. Потом с тихой болью она отогнала прочь эти сомнения и прильнула к нему.

Грудь Рэнсома сжало, его дыхание сдавила яростная и благодарная радость, и он принял ее капитуляцию. Медленно и осторожно он ответил ей.

Что же было такого в этом человеке, что иссушало ее силы и зажигало чувства? Летти не могла сказать. Она только знала, что его губы обжигали, очаровывали и давали такое невообразимое наслаждение, что у нее не оставалось ни сил, ни воли. Вздрагивая, плотно закрыв глаза, она ощущала, как эти губы коснулись ее век, щек, подбородка и нежного изгиба шеи. Она провела руками по его спине, по буграм мышц. Она знала, что бы она ни говорила, какими бы искренними ни были ее ярость и попытки убежать, она хотела и ждала этого. Боже, прости ее.

Ждать больше нечего. Он отступил на шаг, взял ее за руку и повернулся вместе с ней к перилам. Рэнсом опустился на помост, прислонился к стойке перил, потянул Летти на себя и уложил на приподнятое колено, как на подушку. Он снял шляпу и отложил ее в сторону. В его движениях была спокойная уверенность. Он не останавливался, но и не спешил, как бы стремясь насладиться каждым движением.

Летти чувствовала, как сильно бьется его сердце рядом с ее сердцем, ощущала на себе его изучающий взгляд, хотя вряд ли он мог ее видеть, как и она его. Но так было лучше, намного лучше. Когда он сильными пальцами приподнял ее подбородок, ее губы двинулись к его губам без колебаний. Опять заколола его борода. Это и волновало, и отталкивало, но она не могла попросить его снять бороду. И для нее, и для него лучше было оставить эту накрепко приклеенную бороду на месте. Потому что сейчас ей вряд ли хотелось знать, кто же он на самом деле.

Он расправил ее распущенные волосы на своей руке, погладил их шелковые пряди. Очень осторожно расстегнул ей блузку, потянул ее назад за края, в то же время спуская с плеч бретельки ее рубашки.