— Нэ любитэ Троцкого? — усмехнулся Сталин.

Я ненадолго задумался. Как здесь правильно ответить? Лев Давидович — не красная девица, чтобы его любить, а я не такая уж крупная фигура в нынешней политике, чтобы от моего отношения к Троцкому что-то изменилось. Впрочем, коль скоро Сталин меня слегка «прощупывает», а это так и есть, стану говорить правду.

— Сложно сказать, — осторожно начал я высказывать свое отношение к «Льву революции». — Я бы сформулировал так — остерегаюсь его идей. Особенно той, что касается мировой революции.

Я ожидал от Сталина очередного вопроса, «а вы товарищ Аксенов не верите в мировую революцию?», но автомобиль уже подъезжал к госпиталю — двухэтажному зданию с ионическими колоннами, вычурным фасадом и шпилем, но с облупившейся штукатуркой и окнами, половина которых была забита фанерой вместо стекол. О том, что это именно госпиталь, говорил белый флаг с красным крестом.

Мне даже не пришлось искать комиссара Спешилова. Виктор обнаружился в курилке среди группы выздоравливающих бойцов. Комиссар хоть и опирался на костыль, но выглядел бодрым. Спешилов, как и я, некурящий, и в курилке находился чисто по делу: как и положено бойцу идеологического фронта, читал вслух больным передовицу какой-то газеты, возможно, что нашей главной — «Правды».

— В ответ на ноту британского министра иностранных дел Керзона о том, чтобы Советское правительство немедленно заключило перемирие с Польшей и отвело войска от линии, временно установленной на Мирной конференции в качестве восточной границы, до которой Польше было предоставлено право учреждать свою администрацию, народный комиссар иностранных дел РСФСР товарищ Чичерин заявляет, что Советское правительство согласно начать мирные переговоры с Польшей, если та непосредственно обратится к нему с подобным предложением. Но Советское правительство отказывается рассматривать правительство Британии в качестве посредников, потому что между Советской Россией и Британией не существует дипломатических отношений.

— Слышь, комиссар, а что такое «нота»? — поинтересовался один из слушателей — плюгавый мужичонка в несвежем больничном халате и широченных галифе.

— Не «слышь, комиссар», а товарищ дивизионный комиссар, — строго поправил Виктор бойца. — Понял?

— Понял, товарищ комиссар, — покладисто согласился тот.

— И как надо спрашивать? — не унимался Спешилов.

— Товарищ комиссар, разрешите обратиться? — послушно исправился красноармеец в халате, а дождавшись разрешения, спросил: — Что такое «нота»?

— Товарищ комиссар, так мы же не при старых порядках, — взмолился еще один боец, но уже в нормальной гимнастерке.

— Порядки новые, а дисциплина — старая, — отозвался Виктор. — Боец Красной армии должен вначале спросить разрешения, а уже потом задавать вопрос. Отвечаю, что нотой именуют ультиматум, то есть, требование.

Мы с товарищем Сталиным переглянулись и почти одновременно показали другу другу большой палец. Молодчага товарищ дивизионный комиссар Спешилов, дисциплину блюдет. Боевое товарищество штука хорошая, но панибратства с подчиненными быть не должно. А еще Виктор молодец, что не тушуется и не стесняется того, что попал в госпиталь не из-за вражеской пули, а из-за своей. Это дорогого стоит.

— Ваш друг не из бывших офицеров? — тихонько поинтересовался Сталин.