— В какой-то мере противоречит, — вынужденно согласился я. — Но основные рычаги воздействия на экономику останутся в руках государства — банковская система, эмиссия денег, крупная промышленность, железные дороги, судоходство. Сейчас перед государством стоит главная задача — спасти страну от голода. А следующая задача — создание промышленности. Сами знаете, что все, что не разрушено, то стоит. Железные дороги разваливаются, паровозы уже не тянут. Про пушки да самолеты с танками я вообще молчу. В общем, хреново.

— Все равно, пока не понимаю, в чем профит Советской России от мира с нами, — признался генерал.

— России понадобится промышленность, правильно? Иначе, кто станет выпускать трактора, паровозы, делать винтовки и прочее? Крестьянин машиностроительную промышленность не создаст. Значит, ее должно создавать государство. А для создания промышленности требуются три фактора производства — земля, труд, капитал. Земля, то есть<del>,</del> ресурсы<del>, </del>и сырье, у нас есть, но его требуется достать. Восстанавливать шахты, рудники, тянуть к ним дороги. Труд — квалифицированные рабочие, инженеры. Кого-то найдем, но остальных потребуется либо учить, либо нанимать. Но это тоже деньги. Остается капитал. Деньги, здания, заводы с пароходами. Словом, все то, что приносит прибыль. Но деньги первичны, а их мы сможем взять только за границей. Значит<del>,</del> придется торговать с Европой, с Америкой. И Крым может стать нашей форточкой в Европу.

— Захватите Крым, станете владеть не форточкой, а дверью, — усмехнулся генерал.

— Захватить-то захватим, а что дальше? — задал я вопрос, а потом пояснил: — Что мы получим, захватив Крым? Во-первых, голодающее население. Сколько народа живет в Крыму? По нашим прикидкам — около полумиллиона, в если считать с армией, со всеми беглецами, то и того больше. Врангель в ущерб своему населению активно вывозит зерно, продает его Франции.

— А что остается делать? — пробурчал Слащев. — Армию требуется одевать, вооружать, а где взять деньги? Франция поставляет оружие и боеприпасы взамен зерна.

— Так я и не спорю, — покладисто согласился я. — Франция поставляет, а зерно из Крыма вывозят. Боюсь, к тому времени, когда мы вас отсюда выбьем, ничего не останется. Вам-то все равно, вы уже где-нибудь в Париже будете, а нам народ кормить. А чем, спрашивается, если в самой России шаром покати? И что мы получим? Население, которое не белую армию в голоде начнет обвинять, а нас. Недовольство, голодные бунты, все прочее. Оно нам надо?

Дождавшись кивка Слащева, я повел разговор дальше.

— Чтобы иметь форточку в Европу, нужен флот. Если начнется эвакуация, все корабли — и военные, и торговые вы уведете из Крыма. Я знаю по опыту Архангельска, хотя там и кораблей меньше. В Советской России остался флот только в Каспийском море, но оно закрытое. На Балтике и на Севере — ни хрена нет. Конечно, мы все восстановим, наладим, но сколько на это времени уйдет? Пять лет? Десять? Стало быть, мы начнем поставлять вам сырье, вы будете его продавать. Как это станет выглядеть технически, пока не знаю, но договоримся. С Советской Россией европейцы торговать не станут — пока, по крайней мере, а с вами станут. Без России Крым тоже существовать не сможет. Здесь же ни угля, ни нефти, ни зерна. Мы вам сырье, а вы нам транспортные услуги. Конечно, станем обманывать друг друга, но это лучше, чем воевать. А вы объявите о возникновении нового государства — Югороссии, Русской Тавриды —

— Звучит заманчиво, — вздохнул Слащев.