Машина Мирны была заперта, но я обошла ее кругом, заглядывая на переднее и заднее сиденья. Они были пусты. Ничего на приборной доске. Было интересно, открыт ли багажник, но я не хотела его трогать. Пускай копы этим занимаются. Справа дорожка заканчивалась, образуя место еще для трех машин. Дальше шла стена тускло-розового цвета и заросли деревьев.
Предположим, она была убита второпях. Что бы вы сделали с телом?
Я направилась обратно, в сторону гаражей. Грузовичок Донована стоял ближе к передней части дома, чем к задней. Что-то было не так со следами гравия и сухой земли, на что я обратила внимание. Я положила руку на капот. Он был теплым. Я обошла вокруг грузовика, внимательно его осматривая. Подстилка кузова была замусорена гравием и сухими листьями.
Заглянула через борт и присмотрелась получше. На краю было темное липкое пятно.
Я решила оставить это в покое. Что бы ни случилось, в этот раз они не смогут обвинить Джека.
Вдалеке я услышала тарахтенье мотоцикла и через минуту увидела Беннета, с рычаньем едущего по дорожке на «Харли-Дэвидсоне» Джека.
Я отошла в сторону, издали наблюдая, как Беннет проходит через ритуал парковки. Его кожаные перчатки выглядели неуклюже, как кухонные рукавицы. Он снял их и положил на сиденье, водрузив шлем сверху. Он не слишком обрадовался, увидев меня.
— Что вы здесь делаете?
— Энид мне позвонила, насчет Мирны. Когда вы видели ее в последний раз?
— Я видел ее за завтраком. В обед не видел. Энид сказала, что она плохо себя чувствует. Что происходит?
— Понятия не имею. Похоже, она исчезла. Энид позвонила в полицию. Думаю, они скоро будут здесь.
— Полиция? Зачем?
— Лучше вешайте лапшу на уши копам.
— Минутку. Лапшу? Что такое с вами? Что вы себе позволяете? Мне надоело, что меня держат за идиота.
Я повернулась и пошла.
— Куда вы?
— Какая разница? Если я останусь, то наговорю вам неприятных вещей.
Он пошел рядом.
— Это было бы не в первый раз. Я слышал, что вы встречались с Полом. Он был злой, как черт.
— Ну и что?
— Я знаю, вы думаете, что мы что-то сделали.
— Конечно!
Он дотронулся до моей руки.
— Слушайте. Погодите минутку и давайте поговорим об этом.
— Ну давайте, говорите, Беннет. Очень хочется послушать, что вы скажете.
— Ладно. Хорошо. Я могу быть с вами откровенным, потому что все, на самом деле, не так плохо, как вы думаете.
— Откуда вы знаете, что я думаю? Я думаю, что вы ограбили Мэддисонов на пятьдесят тысяч долларов, сколько стоили редкие документы.
— Погодите минутку. Мы не хотели ничего плохого. Это была просто шалость. Мы хотели поехать в Вегас, но у нас не было денег. Все, что нам было нужно, это несколько баксов. Мы были просто детьми.
— Детьми? Вы не были детьми. Вам было двадцать три года. Вы совершили преступление.
По вашей шкале это называется шалостью? Вы должны были пойти в тюрьму.
— Я знаю. Мне очень жаль. Все пошло не так. Мы никогда не думали, что у нас все получится, а когда поняли, насколько это серьезно, у нас не хватило смелости признаться.
— Но у вас хватило совести обвинить Гая.
— Слушайте, его же уже не было. И он делал другие вещи. Вся семья в нем разочаровалась, и папа сразу поверил. Мы были подонками, я знаю. Меня с тех пор мучает совесть.
— Ага, это отпускает вам грехи. Что случилось с письмами? Где они?
— Они у Пола. Я говорил ему уничтожить их, но у него рука не поднялась. Продать их он боялся.
Меня перекосило от отвращения. |