Программа Майо закончилась, и в Нью-Мексико Сынок Томпсон тупо смотрел на опустевший экран. Он сидел, обмякнув на стуле, безвольный как медуза. Он видел, что его тщательно выстроенный уютный мир быстро идет к краху. Когда будет доказано, что он участвовал в обмане публики, его после ухода из Белого дома не возьмет на работу ни одна газета, ни одна телевизионная станция.

За ним со стаканом спиртного в руке стоял Джон Саттон.

— Стервятники слетаются, — сказал он.

— Гигантскими стаями, — пробормотал Томпсон.

— И что теперь будет?

— Не нам решать.

— Я не сяду в тюрьму, как Лидди, Колсон и другие, — язвительно сказал Саттон.

— Никто не сядет, — устало ответил Томпсон. — Это не Уотергейт. Министерство юстиции на нашей стороне.

— Я не стану страдать из-за банды политиков, — сказал Саттон. В его глазах появился алчный блеск. — На этом можно заработать тысячи, а то и несколько миллионов.

Томпсон посмотрел на него.

— Как?

— Интервью, статьи, права на книги — тут возможности бесконечные.

— Вы собираетесь уйти отсюда и все рассказать?

— А почему нет? — спросил Саттон. — Кто меня остановит?

Настала очередь Томпсона улыбнуться.

— Вам не объяснили, почему вас наняли. Вы понятия не имеете, как важно ваше маленькое представление для национальной безопасности.

— Какая разница? — равнодушно спросил Саттон.

— Можете мне не верить, мистер Саттон, но в правительстве есть немало людей, искренне обеспокоенных безопасностью нашего государства. И они не позволят вам ради выгоды подрывать эту безопасность.

— Как могут эти маньяки, хозяева вашингтонского цирка, навредить мне? Дадут мне по рукам? Призовут в армию в шестьдесят два года? Сдадут налоговикам? Никакого толка. Мою декларацию проверяют каждый год.

— Ничего столь обыденного, — сказал Томпсон. — Вас просто уберут.

— Что значит „уберут“? — спросил Саттон.

— Может, следовало сказать „вы исчезнете“, — ответил Томпсон, с радостью видя, как в глазах Саттона брезжит понимание. — Могу не объяснять, что ваше тело никогда не найдут?

Глава 49

Фосетта ничуть не вдохновлял предстоящий день. Сбривая щетину с подбородка, он время от времени поглядывал на стопку газет, лежащих на раковине в ванной. Во всей утренней прессе страны история Майо была на первой полосе. Газеты неожиданно начали задавать вопросы, почему президента уже десять дней никто не видел. Половина редакторских колонок требовала, чтобы он выступил перед нацией с заявлением. Вторая половина спрашивала: „Где настоящий президент?“.

Вытерев полотенцем остаток пены и смазав лицо кремом после бритья, Фосетт решил, что лучше всего и дальше ставить на вашингтонскую загадку, а значит, молчать. Он будет заниматься своими делами, искусно уйдет на второй план и предоставит государственному секретарю Оутсу выдерживать натиск журналистов.

Теперь счет шел не на дни, а на часы. Скоро он пойдет на минуты. Тянуть время больше не удастся.

Фосетт даже представить не мог, какие осложнения возникнут с объявлением о похищении. Никогда преступления против государства не достигали такого масштаба.

Но он был убежден, что огромный бюрократический аппарат, наделенный способностью к самосохранению, все равно будет функционировать.