— Блеф! — сердито выпалила Мин Корио. — Кому-нибудь в Вашингтоне, скорее всего, в министерстве юстиции, нечего делать, вот они и бросили пробный шар. Это была рыболовная экспедиция, ничего больше.

— Думаю, ты права только наполовину, онуми, — задумчиво сказал Ли Тонг. — Думаю, НПМА, пытаясь найти причину смертей в аляскинских водах, наткнулась на корабль с нейротоксическим газом.

— И их пресс-релиз — уловка, чтобы отыскать подлинного владельца судна, — закончила Мин Корио.

Ли Тонг кивнул.

— Правительство ставит на то, что мы сделаем запрос, который можно будет проследить.

Мин Корио вздохнула.

— Жаль, что судно не затонуло, как планировалось.

Ли Тонг обошел стол и сел в кресло напротив бабушки.

— Не повезло, — сказал он. — Взрывчатка не сдетонировала, а после начался шторм, и я не смог вернуться на судно.

— Ты не виноват в капризах погоды, — спокойно сказала Мин Корио. — Настоящие виновники — русские. Если бы они не отказались от своего предложения купить „агент С“, топить корабль не пришлось бы.

— Они опасались, что газ слишком нестабилен и его не переправить через Сибирь на химический завод на Урале.

— Удивительно другое — как НПМА усмотрела связь между судами.

— Не могу сказать, онуми. Мы старательно убрали все возможности опознания.

— Неважно, — сказала Мин Корио. — Остается факт: статья в газете — это уловка. Мы должны молчать и ничем не нарушать свою анонимность.

— А что за человек, который сделал это заявление?

— Этот… Дирк Питт? — На узком лице Мин Корио появилось холодное задумчивое выражение. — Определи, какими мотивами он руководствуется, и следи за его деятельностью. Проверь, укладывается ли он в общую картину. Если он представляет опасность, организуй его похороны.

Серые сумерки смягчили резкость очертаний Лос-Анджелеса; вспыхнули огни, усеяв здания. Сквозь старомодное окно с подъемной рамой доносился шум уличного движения. Направляющие забились многочисленными слоями краски, и потому рама застревает. Ее не открывали лет тридцать. Снаружи дребезжит в своих креплениях кондиционер.

Человек сидит в старом вращающемся кресле и незряче смотрит сквозь грязь на стекле. Эти глаза видели худшее, что может показать город. Суровые, мрачные глаза, нисколько не потускневшие, хотя человеку за шестьдесят. Он сидит без пиджака, через его левое плечо надета поношенная кожаная кобура. Из нее торчит ствол автоматического пистолета 45-го калибра. Человек коренастый, ширококостный.

Мышцы за эти годы ослабли, но сидящий по-прежнему в силах схватить на тротуаре человека весом двести фунтов и ударить его о каменную стену.

Скрипнуло кресло. Это человек повернулся и наклонился над столом, поверхность которого прижжена сотнями сигаретных окурков. Он взял газету и, вероятно, в десятый раз прочел статью об обнаруженных судах. Открыл ящик стола, достал папку, полную бумаг с загнутыми уголками, и долго смотрел на нее. Каждое слово в ней было ему уже хорошо знакомо. Он сунул папку вместе с газетой в поношенный чемоданчик.

Встал, прошел к раковине в углу комнаты и сполоснул лицо холодной водой. Потом надел пальто и мятую шляпу, выключил свет и вышел.

Он стоял в коридоре, ожидая лифт, и его окружали запахи стареющего здания. С каждым днем все сильнее пахло плесенью и гнилью. Тридцать пять лет на одном месте — это очень много, думал он, слишком много.

Мысли его прервал грохот дверей лифта.

Лифтер, парень лет семнадцати, улыбнулся, показав желтые зубы.

— На сегодня все? — спросил он.