Я добавила, что со свойственным ему апломбом Диккенс однажды написал: «Какую интересную книгу мог бы написать наёмный экипаж». Автобиография разбитого наёмного экипажа, несомненно, была бы не менее забавной, чем автобиография старого неоригинального драматурга; а сколько историй может рассказать экипаж о своих путешествиях. Сколько историй о разных людях, которых он перевозил по делу, для удовольствия или в горе. И как много грустных историй об одном и том же человеке в разные периоды времени. Деревенская девушка, вычурно одетая женщина, пьяная проститутка, расточительная развратница, воровка.

Не говоря Адаму, что я руководствовалась спонтанной ассоциацией с собирательным образом знакомых сводней и хозяек борделей, я перешла к другой теме, вспомнив текст 1848 года из книги «Классовая борьба во Франции». (Я, конечно, знаю, что Александр Герцен тоже писал о тех событиях, но я не могу воспринимать всерьёз этот фельетон «С другого берега», стоящий в одном ряду с банальной писаниной Диккенса.) Возвращаясь к Марксу и «Классовой борьбе во Франции» и с трудом пытаясь произносить слова внятно, я объяснила, что в этом тексте говорится о том, что за Луи Наполеоном стояло общество беспорядка, проституции и воровства.

Я не забыла, что в этой статье Маркс взывает к образам проституток, чтобы вынести приговор эстетству. Не настоящему Парижу, а Парижу праздному, кишащему лакеями, мошенниками, литературной богемой, кокетками. Гражданская война для них всего лишь приятное развлечение. За схватками они наблюдают в телескопы и клянутся собственной честью и честью своих шлюх, тем, что это представление поставлено гораздо лучше, чем предыдущие. Павшие на поле брани были по-настоящему мертвы; в криках раненых не было фальши; к тому же всё происходящее было пронизано дыханием истории.

Проза Маркса часто громоздкая и неуклюжая, но в ней есть и своя поэзия. Маркс воплотил в себе и лучшие, и худшие черты своей эпохи. Но Адаму было неинтересно. Он хотел, чтобы я возбудила его рассказами о том, как я работала проституткой. Тогда я рассказала ему историю, пронизанную литературной традицией, которую он не узнал, поскольку она предшествовала работам Сэмюэля Ричардсона. Она брала начало у Томаса Нэша и Роберта Грина и сквозь «Раскрытый леди обман» Фрэнсиса Керкмана попадала к Даниелю Дефо. Под её влиянием оказались даже такие благочестивые творения, как «Ночной путник, или вечерняя прогулка в поисках распутных женщин» Джона Дантона.

В Гайд-парке давали бесплатный джазово-блюзовый концерт, на который я пришла с целью втереться в общество состоятельных людей. Я вошла в пивную палатку; дело это было незначительное и ни к чему не вело, пока один хорошо одетый бизнесмен под влиянием выпитого алкоголя не начал оживлённую беседу со всеми присутствовавшими, в ходе которой он выделил меня из общей массы и удостоил особого внимания. Он сказал, что заплатит за мою выпивку, и сдержал слово, что позволило ему продолжить общение со мной.

Он очень долго со мной говорил, а потом, наконец, вытащил из этой палатки, и мы пошли через парк на Оксфорд-Стрит. Держась за руки, мы говорили на тысячу тем поверхностно и без какой-либо цели. В конце концов, бизнесмен сказал, что очарован моим обществом, и спросил, осмелюсь ли я проехаться с ним в его машине с личным шофёром. Парень убеждал меня, что он человек чести и не допустит ничего неприличного. Я немного поломалась для вида, но, заставив его упрашивать меня подольше, в конце концов, согласилась.

Сначала я не представляла, что задумал этот джентльмен, но вскоре я поняла, что, перебрав алкоголя, он жаждал продолжения банкета. Его шофёр отвёз нас в ресторан в Найтсбридже, где мой кавалер угостил меня ужином, а сам пил без остановки. Он и меня уговаривал выпить, но я отказалась, сказав, что начинаю возбуждаться, и если он был мужчиной, способным меня удовлетворить, то я хотела бы это запомнить. Как только я закончила с едой, он попросил счёт, расплатился кредитной карточкой и быстро повёл меня в свою машину.