Подставив лицо дождю, я захохотал и выкрикнул в небо:
– Готовься, Бёрк! Теперь я достану тебя!
Потянувшись за уздечкой, я обернулся и увидел, что голова Джоанны слегка наклонилась на другой бок и ее глаза открылись. Она смотрела на меня, не узнавая, довольно долго, а затем тень улыбки пробежала по ее губам.
Говорить я не мог, только осторожно дотронулся пальцем до ее щеки, потянул за уздечку, и мы поплелись вниз. Слезы, смешиваясь с дождем, стекали по моему лицу.
Глаза Джоанны Траскот закрылись, и мне показалось, что она опять потеряла сознание. Я ухватил уздечку поближе к морде осла со всей оставшейся у меня силой, и мы начали спускаться по следующему дерновому полю.
Время опять остановило свое течение, и теперь я еще меньше отдавал себе отчет о происходящем, чем раньше. Мы брели и брели сквозь непрекращающийся дождь, скользя, и спотыкаясь, как единое целое с ослом. И опять тот же голос запел походную песню, которая прокатилась когда-то от нагорья Ахаггар в Северной Сахаре до болот Индокитая.
Я провалился в темноту, где слабо мерцала только одна золотистая точка в конце туннеля, к которой я постепенно приближался. Но, дойдя до нее, вдруг выяснил, что стою, в полном изнеможении вцепившись в уздечку двумя руками. Когда потерялась моя самодельная шина и отвязалась правая рука, не знаю. Вероятно, в какой-то момент она стала мне необходима. Хотя кровь обильно промочила бинты на плече, рукой я уже мог пользоваться, и мне даже показался красивым ярко-красный цвет на фоне смазанных зеленовато-коричневых пятен моего камуфляжного костюма. Мир представлялся живой живописной картиной, на которой кровь смешивалась с зеленью, а дождь набрасывал на все свою серую пелену.
Под ногами у меня, странно перемещаясь, расплылось кровавое пятно. Я поднял глаза, и пятно превратилось в красную «альфа-ромео», стоявшую в ярде от задворок дома Серды, до которого оставалось еще около двухсот футов. Послышались крики, какие-то люди бежали навстречу мне по грязи.
Однажды, еще мальчишкой, я упал с дерева на вилле Барбаччиа и пролежал полчаса без сознания, пока Марко не нашел меня. Теперь я увидел его таким же, будто не прошло и дня с тех пор. Его лицо выражало ту же гамму чувств – смесь гнева, страха и любви. Странно, что он не изменился ко мне за столько лет.
Я лежал в грязи, когда он подбежал, приподняв меня, положил мою голову на колени и обнял за плечи.
– Ничего, ничего, все будет хорошо, Стаси, – шептал старик.
Я ухватился за отворот его дорогой овчинной куртки.
– Хоффер, Марко, Хоффер и Бёрк. Они мои. Скажи об этом Вито. Передай капо. Они мои, только мои. Моя вендетта! Моя вендетта!
На глазах окружавших нас безмолвным кольцом жителей Беллоны с застывшими, как маски в греческой трагедии, лицами, бесстрастно ожидавших кровавой развязки, я прокричал эти слова во всю мочь, собрав последние силы.
Сицилия.Я закрыл глаза, приводя в порядок мысли, вихрем проносившиеся у меня в голове. Открыв глаза, увидел Марко, который стоял у кровати, опустив руки в карманы своей замечательной овчинной куртки.
– У тебя отличная куртка, – сказал я.
Он улыбнулся той самой улыбкой, которую я хорошо помнил с детства.
– Как ты себя чувствуешь?
Я лежал под тяжелым шерстяным одеялом. Откинув его, обнаружил, что все еще в своем маскировочном костюме, но плечо перебинтовано свежими полосками белого полотна, видимо оторванного от простыни. Я с трудом приподнялся, оттолкнулся и очутился на краю постели с ногами, опущенными на пол.
– Осторожно, – предупредил Марко. – Ты чудом уцелел.
– Ошибаешься, – ответил я. – Ты целиком и полностью не прав. Я неуязвим. Я вечен. |