Старик не говорил — взывал, для этого немного даже приподнялся, но потом снова обмяк, упав на подушку; его глаза с видимым равнодушием уставились на балки потолка. Холодный жесткий хват его руки ослаб.

— Где солнце? — спросил он.

— Se fué.

— А у. Andale, joven. Andale pues.

Мальчик вынул из пальцев старика свою руку и встал. Надел шляпу и коснулся тульи:

— Vaya con Dios.

— Y tú, joven.

Однако не успел он дойти до двери, как старик окликнул его.

Он остановился. Обернулся.

— ¿Cuántos años tienes?  — спросил старик.

— Dieciseis.

Старик тихо лежал в темноте. Мальчик ждал.

— Escúchame, joven,  — сказал старик. — Yo no sé nada. Esto es la verdad.

— Está bien.

— Пузырьки и бутылки не помогут тебе, — сказал старик. И еще сказал, что каждый сам должен найти такое место, где дела божеские и людские соединяются. Где они неразделимы.

— ¿Y qué clase de lugar es éste?  — спросил мальчик.

— Lugares donde el fierro ya está en la tierra,  — объяснил старик. — Lugares donde ha quemado el fuego.

— ¿Ycómo se encuentra?

Старик сказал, что вопрос скорее не в том, как такое место сыскать, а в том, как его распознать, когда оно само себя обнаружит. Сказал, что именно в таких местах Господь сидит и ждет, с кем бы на пару уничтожить то, что сам же Он в поте лица создавал.

— Y por eso soy hereje,  — усмехнулся он. — Por eso у nada más.

В комнате было темно. Билли поблагодарил старика еще раз, но старик не ответил, а если и ответил, то мальчик его не услышал. Повернулся и вышел вон.

Женщина стояла, прислонившись к кухонной двери. В желтоватом свете рисовался ее силуэт, сквозь тонкое платье проглядывал абрис тела. Ее, похоже, не беспокоило, что в задней комнате лежит старик, что он один и в темноте. Она спросила мальчика, рассказал ли ему старик, как поймать волка, и он ответил, что нет.

Она коснулась пальцем своего виска.

— Ему теперь частенько изменяет память, — сказала она. — Старый стал.

— Да, мэм.

— И никто его не навещает. Жалко, правда?

— Да, мэм.

— Даже священник. Как-то раз зашел или, может быть, два раза, но больше не приходит.

— Почему?

Она пожала плечами:

— Люди говорят, он brujo.  Ты знаешь, что значит brujo?

— Да, мэм.

— О нем говорят, что он brujo.  Говорят, что Господь оставил этого человека. На нем грех Сатаны. Грех orgullo.  Знаешь, что такое orgullo?

— Да, мэм.

— Он думает, что все знает лучше священника. Думает, что знает лучше Бога.

— Мне он сказал, что ничего не знает.

— Ха! — сказала она. — Ха. И ты поверил? Ты видел этого старика? Ты знаешь, как это ужасно — умирать без Бога? Быть тем, кого Господь отринул? Подумай на досуге.

— Да, мэм. Мне надо ехать.

Коснувшись пальцами шляпы, он протиснулся мимо женщины к наружной двери и вышел в вечернюю темноту. Огни поселения, разбросанные по степи, лежали в этой грустной юдоли, как огненная змейка в синей чаше — яркая брошь, усыпанная драгоценными камнями и сверкающая в вечерней прохладе.