Стало быть, всё в порядке, невинные души отправились на небеса.
— Граф, — Симон многозначительно покашлял, привлекая моё внимание, — в этой ситуации имеется один щекотливый нюанс.
— Труп? — недоумённо спросил я, приблизившись к нему, — с каких пор это стало…
Он покачал головой.
— Если распространятся слухи, как одного из вас безнаказанно били по лицу — это может несколько подмочить репутацию двора вообще и вашу, в частности. Боюсь…Лепень!
Лакей последний раз открыл рот и захрипев, повалился на пол. Незаметный человечек ловко отёр стилет о бело-розовый сюртук и спрятал за пазуху.
— Желательно, больше следов не оставлять, — многозначительно пробормотал Симон и подмигнул мне.
— Что ты творишь! — закричала Вилена, когда гости, не успев понять в чём дело, повалились на пол, — зачем? За что?!
Наши взгляды встретились. Я смотрел на человека, но видел иное: лесные заросли и молодая красивая женщина, со смехом бросающая в меня шишкой; маленькая комнатка в охотничьем домике и свет камина, падающий на наши тела; широко открытые глаза и губы, шепчущие: «Люблю». Я до сих пор всё помнил. Вилена вдруг прищурилась. Поняла.
Я легко коснулся её лба, как научила Наташа и женщина безмолвно рухнула на пол. Странно, но в её чертах я никак не мог отыскать ту лесную фею, клявшуюся укротить безжалостного зверя. Осталась только человеческая самка среднего возраста, изо всех сил пытающаяся сдержать подступающую старость.
— Не-ет! — Илья наконец вышел из своего ступора и оттолкнул меня от неподвижного тела, — зачем? Она бы никому ничего не сказала!
Я знал это. Никогда. Их привязанность оказалась настолько прочной, что даже мне не удалось её разорвать.
— Ты сделал это специально! — его всего трясло.
Да. Потому что никто из нас не должен иметь никаких привязанностей. Я — тоже. Так будет правильно. Но почему-то ощущалось странное горькое послевкусие. Может от этих слёз на лице Ильи? Или от тех, которые мог бы пролить я…
— Она не была верна тебе, — вот и всё, что я нашёлся сказать.
— Знаю! — он исступлённо целовал мёртвые губы, — но это — твоя заслуга, а не её вина. Убирайся! Проваливай! Ненавижу тебя, ублюдок!
В горле у меня сжалось, и я молча покинул помещение.
Ощущение правоты исчезло.
Илья…
ИЛЬЯ
— Это ничего, что я должен задирать голову? — язвительно осведомился Илья, — может тебе неудобно сгибать шею?
— Потерплю, — хихикнул я, положив локти на дверцу кареты, — прости, внутрь не приглашаю, тут тесновато, а вас — двое.
Странно, никогда бы не подумал, насколько наш странноватый товарищ может привязаться к спасённой самке. Ну — неделя, ну — месяц, но прошло уже больше года, а они всё ещё вместе. Как там её?..Ве…Во…Вилена! У девицы, повисшей на руке Ильи, вид всё такой же перепуганный, как и во время нашей первой встречи. Лицо такого типа, про который святоши любят говорить: сама невинность. Широко распахнутые глаза как будто готовы спасти весь мир, а пухлые губки приоткрыты в постоянном удивлении. Фигура неплоха, но вокруг шастает куча аристократок получше. Вот, скажем, как моя соседка по карете.
— Сам мог бы выйти.
— Не царское это дело, — хмыкнул я, услыхав сдавленный смешок за спиной, — ты лучше объясни: почему на коронацию не пришли? Я же просил.
— Вилене не прислали приглашение во внутренний круг, а я без неё никуда, сам знаешь. |