И испробовала — сначала на привязанной к наковальне телке, потом на овце, на козе — на всех доступных животных. Результат оказался неплох, но далек от ожидаемого. Исполненная решимости освоить секрет дамасских мастеров на благо своего кузнечного клана, она с большим трудом заполучила в свое распоряжение осужденного преступника и проткнула очередным клинком уже его живот — предварительно заткнув ему рот кляпом, чтобы не будоражить окружающих его воплями. Вышло лучше, и все же не настолько.
А потом до нее дошел вдруг смысл сказанного Мёрддином: «живот пьяного раба».
С трудом удерживаясь от сатанинской улыбки, она выехала из Глестеннинг-Тора на встречу с одним из думнонианских принцев — безмозглым молодым распутником, соблазнить которого своим телом и обилием вина не составило ей особого труда. То, что он приходился Арториусу двоюродным братом, делало процесс соблазнения еще восхитительнее. Она заманила его в Глестеннинг-Тор, в свою личную кузню в глубокой пещере под горой. Там струили свои воды подземные реки, берущие начало в священных ключах Тора: одна кроваво-красная от железной ржавчины, другая — белая, как молоко, от мела.
Она соблазнила его своим телом, помогая этому бесчисленными флягами вина и похотливым смешком. Она завела его в глубь пещеры, пообещав показать такое, чего он не забудет никогда. Она позволила ему смотреть на то, как она выкует самый замечательный дамасский меч на свете. Она улыбалась, ударяя молотом по горячей стали, а он все пил, кричал какой-то вздор и снова пил, опрокидывая в себя флягу за флягой.
А потом она вонзила меч ему в живот, и молодой болван умер со страшным криком и шипением пара из раны. Она смеялась, пока он умирал, заливая кровью ее руки. Затем она осмотрела меч, и тот оказался идеальным — клинок пел в ее руках и легко рассекал на части тело дурака, что ценой своей жизни помог выковать его. Она изрубила тело на мелкие куски и спустила их в сточную яму, где их унес прочь водяной поток, и все это время она улыбалась.
Она подарит этот меч Арториусу и будет смеяться про себя всякий раз, как тот будет восхищаться им. И еще один подарок получил от Ковианны ее злейший враг: ножны из серебра и драгоценных пород дерева с берегов Африки, внутренность которых она отделала промасленной овечьей шерстью для смазки клинка. Более того, в смазку она добавила древнее друидическое снадобье, сок омелы. Подержав меч в ножнах несколько часов, она несильно ранила им козу, и та истекла кровью, несмотря на то, что рана была совсем неглубокой.
Десять лет прошло с тех пор, как она отдала этот меч в дар Арториусу, и он одержал с ним победу в одиннадцати сражениях — одиннадцати сражениях, после каждого из которых она забирала у него меч и ножны, дабы «освежить заговор», как она, смеясь, заверяла его. Великий Арториус, которого никто не мог одолеть в бою, сияющий языком огня на солнце всемогущий клинок Калиберна… и всего-то «волшебства» — сок растения, которое можно найти на листьях едва ли не каждого дуба в Британии. Настанет день, мечтала она, и она откроет эту тайну Арториусу — в минуту его поражения. Желательно, чтобы он при этом лежал, умирающий, у ее ног.
А до тех пор она довольствовалась мелкими (а если повезет, и крупными) пакостями его родным и близким. Судьба бедного думнонианского принца так и осталась загадкой. Родные оплакали его исчезновение, но списали это на известные всем дурные привычки. Что ж, а теперь, похоже, юный Медройт с Морганой предоставляли ей еще одну отличную возможность отомстить. Она терпеливо выждала, пока Моргана выйдет из комнаты, а потом сама бесшумно скользнула по коридору, постучала в дверь Медройта и, не дожидаясь ответа, переступила порог.
При виде ее Медройт вздрогнул и покраснел как рак; губы его шевелились в тщетной попытке произнести хоть какое-то приветствие.
— Может, я не вовремя? — невинно осведомилась Ковианна, подойдя к нему вплотную и положив руку ему на грудь. |