Колльер нанес свинг левой, а Билл — прямой удар правой, опередив противника на долю секунды, расплющив ему нос и блокировав свинг. Далее последовал левый хук в челюсть, заставивший Колльера пошатнуться.

Хуан Альварес наконец обрел дар речи.

— Давай! — крикнул он.

Пола Бентли выглядела наиболее странно. Когда она думала, что ее муж избит и искалечен, то не плакала и не произносила ни слова. Теперь же по ее лицу текли слезы, а с губ срывались бессвязные возгласы.

Четырьмя ударами Билл отбросил Колльера к другой стороне ринга. Видя, что правая щека противника разбита, Билл не стал ее трогать, а нанес три быстрых удара в живот, после чего отскочил в сторону.

Колльер упал лицом вниз, выпучив глаза, полные ненависти и изумления. Ненависть еще клокотала в нем, когда его тяжелое тело корчилось на ковре, пытаясь подняться.

Утратив возможность ориентироваться в пространстве, он откатился к краю штабеля. Кровь из носа заливала ему рот, оставив пятно на ковре. Ухмылка исчезла с лица, когда он рухнул вниз между сервантом и штабелем ковров, оставшись лежать неподвижно.

Пауза казалась бесконечной.

— Время! — крикнул Альварес, осторожно опустив левую руку. С такой же осторожностью он натянул предохранитель «уэбли» и бросил его на покрытый ковром пол.

Все происшедшее, включая промежуток после нокаута, заняло три минуты.

Билл, машинально вытирая перчаткой левый глаз, стоял на краю ринга и тупо смотрел вниз. Альварес украдкой отсалютовал ему, коснувшись рукой полей шляпы. Если бы Морин Холмс присутствовала там, она бы поняла значение слова, которое Г. М. применил к Альваресу в магазине портного. Альварес принадлежал к давно исчезнувшей породе испанских конкистадоров, презирающих раны, отказывающихся сдаться, возможно, неблагоразумных, но в то же время самых отчаянных бойцов на земле.

Альварес без всякой суеты начал слезать со стола.

Билл Бентли медленно повернулся от края ковра, как будто размышляя о сложной проблеме, и вернулся к середине штабеля, но его ноги подкосились, и он упал лицом вниз.

Вскрикнув, Пола сбросила шерстяное пальто; ее хрупкая фигурка в желтом свитере и черных слаксах метнулась к импровизированному рингу. Она попыталась перевернуть Билла на спину. Ее муж был не в обмороке, а просто усталым и избитым. Перевернувшись собственными силами, Билл закрыл глаза от света. Пола бросилась ему на грудь, что-то быстро шепча и одновременно всхлипывая, так что разобрать можно было в лучшем случае одно слово из десяти.

— Я же говорил тебе, что все будет в порядке, — пробормотал Билл, хлопая ее по спине окровавленной перчаткой.

Сэр Генри Мерривейл, стоя сзади и мрачно думая о личном оскорблении, случившемся, когда ему пришлось упасть на знаменитое брюхо, при обычных обстоятельствах охарактеризовал бы эту сцену как тошнотворное тисканье.

В просторной комнате все еще было тихо и пахло порохом после выстрелов. Однако спустя секунду обладающий острым слухом Г. М. резко повернулся к мавританской арке, ведущей в кривой, вымощенный плитками коридор, откуда появился Альварес.

Теперь по нему бесшумно шла арабская девушка в сером бурнусе с плоским квадратным верхом, похожим на шапку университетского профессора. Лицо под темными влажными глазами прикрывала чадра, украшенная черным кружевом. В руке она держала серебряный поднос с медным кувшином горячей воды, коробкой с хирургической марлей, пластырем, аптечными пузырьками, ножницами и другими предметами.

Поняв, что девушка исполняет миссию сестры милосердия, Г. М. посмотрел в другую сторону от ринга. Альварес, соскользнув на пол, сел, прислонившись спиной к стене и мечтательно покуривая сигарету.

— Послушайте! — обратился к нему великий человек тоном пристыженного утенка Доналда.