Неподалеку сонно рыкнул пес. Молодой упырь стиснул зубы и побежал дальше. Пес, проснувшись и загремев цепью, выбранился ему вслед, но не слишком злобно: чувствовал, что нарушитель уже достаточно напуган и убегает без оглядки.

Вычислить нужный дом оказалось нелегко. Миновав три или четыре участка, Персефоний остановился. Предместье погрузилось в сон, повсюду царили тишь и покой. Пришлось напрячь слух, чтобы вычленить из звуков ночи сонное дыхание обывателей, кошачью поступь, вздохи скотины в сараях…

Следующий дом определенно был пустым. Персефоний собрался перемахнуть последний забор, как вдруг уловил впереди осторожное движение. На заднем дворе заброшенного дома кто-то был.

Никто из тех четверых, если только они по-прежнему двигались шагом, не мог успеть сюда раньше него. Персефоний скользнул за малинник и там сиганул через забор, после чего стал подкрадываться к дому. Несмотря на молодость, некоторыми из упырских умений он владел — например, способен был передвигаться совершенно беззвучно.

Наконец он разглядел в тени сарая приземистую фигуру в широкополой шляпе и с бородой. Персефоний с трудом поверил собственным глазам. Гном-то что здесь делает? Впрочем, некогда рассуждать. Он напрягся, собираясь прыгнуть на гнома, как вдруг тот опять шевельнулся и тихо прошептал с заметным закордонским акцентом:

— Ти увьерен? А если он по улица побьежит?

— Малтши, турень! — послышалось в ответ с сильным забугорским акцентом. — Доннерветтер, с тапой только ф сасате и ситеть!

Персефоний вздрогнул, поняв, что чуть было не наступил на еще одного участника засады, которым оказался забугорский эльф. Эльфы не знают себе равных в маскировке, и этот, залегший под кустом крыжовника с метательными ножами наготове, совершенно сливался с землей. Если бы не словоохотливый гном, Персефонию уже пришел бы конец.

Однако пестрая же компания ополчилась против Тучко!

— Сам ти дурьень! — вскипел гном. — Если его схватят врасплюх, убьют сразу, а если нет — он побьежит по улица, и будут наши деньежки плакаль!

— Некута ему пешать по ульица! — возразил эльф. — Кто скривайся — пекай ф окорот. На ульица люпой турак поймать! А ти орьошь, как нетаресанний сфин…

— Пуркуа это я свин? — взвился гном, приподняв секиру, которую держал в руках.

— Та потому, што всье у тепя по-сфински! Кто сорфаль сасада в Тшьерний лес сфоей отришкой? Кто пропиль наши дфенатцать талероф? А ис-са кафо ми састряль в этот шутофской страна…

Тут эльф осекся.

Гном хмуро поинтересовался:

— А ти откуда знаешь, что двенадцать? У менья двадцать било… Так вот кто восемь тальеров украл!

— Я их спасайт от тфой ненаситни клотка!

— Ах ти криса…

— Не патхати!

Эльф отшатнулся прямо к Персефонию — тому пришлось упасть на землю за крыжовником и замереть. Впрочем, гном и эльф, хотя и продолжали машинально общаться шепотом, уже ничего вокруг не замечали. Первый наступал, поигрывая секирой и припоминая все новые случаи исчезновения общего имущества, второй отступал, угрожающе приподняв ножи и перечисляя примеры исключительного разгильдяйства собеседника, из-за которого они застряли в «этот шуттофской крафство».

Персефоний дождался, пока они отдалятся на несколько шагов, после чего скользнул к двери под навесом, протянувшимся между бывшим коровником и овином.