– Собственно, в здоровых человеческих коллективах так и было, – заметил Берн.

– Да, но много ли их было в истории – здоровых?.. Есть и еще смысл жизни, самый простой: распространяться. Вид «гомо сапиенс» распространился по планете и в окрестном космосе, теперь надо – дальше.

Они вели эти неторопливые беседы в разных местах и в разное время: поздними вечерами на крылечке коттеджа под звездами, уложив спать малышей, или над речным обрывом, любуясь стеклянной, зелено освещенной луной гладью воды, или днем, наблюдая игры «орлов».

Новый разговор начал Берн:

– Не возвышенные идеалы определяют развитие человечества, не стремление освобождаться, владеть возможностями. История человечества – это история кризисов и их преодоления. Схема одна: благодаря недальновидности и эгоизму людей накапливается исподволь какой‑то скверный фактор, потом – переход количества в качество – и он проявляется бедами, потрясениями. Значительная часть людей разоряется, гибнет, дичает; уцелевшие напрягают силы для борьбы со стихиями и между собой – больше, как правило, между собой, чем со стихиями. Лучшие из них напрягают умы, ищут выход… и находят его в новшествах. Начинается подъем, общество развивается, люди множатся, распространяются, заселяют новые территории. Но в силу тех же извечных причин: недалекости и эгоизма – опять накапливаются «тихие» факторы. И цикл повторяется.

Первыми были кризисы чрезмерного истребления дичи и безумного поедания всех съедобных плодов, корней… всего, что родила земля, – полудикими первобытными племенами. Множество племен вымерло, уцелевшие додумались до скотоводства и земледелия. Развились на этом, увлеклись – и начали новый цикл: истребление лесов переложным землепользованием, а пастбищ, лугов, степей – чрезмерным выпасом размножившихся стад, кои подчищали все до травинки. Этот кризис породил пустыни Средней Азии и Северной Африки, погубил древние цивилизации… И так далее, через средневековые моры, кризисы скученности и антисанитарии в городах, через войны и восстания (каждое – кризис от накопившегося фактора), через кризисы товарного перепроизводства, через разрушения среды обитания – до последнего Потепления. Схема одна, и главное в ней, что все из благих намерений…

Можно ли считать такой путь развития разумным?

– В среднем – да, – сказал Ило. – Ведь каждая новая ступень в конечном счете оказывается выше предыдущих.

– А если бы не было спадов, разрушительных провалов – на сколько бы они были выше? Какой был бы взлет! Неужели нельзя плавней, устойчивей, смотреть далеко вперед?.. Вот и сейчас хорошо, стабильность, тишь да гладь – а можно ли поручиться, что в мире, в людях не накапливается новый «тихий» фактор, который, когда придет время, сразу и громко заявит о себе?.. На стадиях спада неконтролируемо выделяется накопленная энергия – а ее все больше.

Ило выслушал профессора с большим интересом. Тот и сам, окончив, подивился: высказанное оформилось в уме его как‑то вдруг. Собственно, начальные суждения были близки к тому, что он говорил еще Нимайеру, подо что подгонял гипотезу Морозова. Но в конце он – он, Берн, отрицавший человечество! – верил в возможность бескризисного развития, хотел этого, досадовал, что такого еще нет, даже мысленно представил, какой получился бы при этом звездный рывок человечества, подумал будто и не он.

– Кризисы недостаточной разумности, – задумчиво молвил Ило. – Все верно: деятельность, не продуманная до конца, в итоге оказывается замаскированной стихией.