Но ведь не так было, далеко не так! Если по тезису, то следовало остановится на исполнении Биоколонизации – и отстраниться от судеб проекта. А взялся решать и это, решил по‑страшному, и сейчас саднит душу. Зачем?

«Не по собственному тезису жил ты, Ило!»

По тезису участвовать в жизни надлежало только созиданием, творчеством.

Вносить вклад. А участвовал и сомнением, отрицанием, спорами. Проверял на прочность. Ведь правильно он все‑таки поступил с Биоколонизацией. Да, для него и, в меньшей мере, для Эоли такое решение драма, но для мира в целом – все правильно. Она будет, Биоколонизация, – повторит работу Эоли или додумаются другие, – но войдет в жизнь не с налета, а после многих примерок и выборов. Так и подобает выбирать людям общества с обилием возможностей.

Такое решение и будет прочным…

И понял Ило самое большое заблуждение своей жизни: он, убеждавший других (последнего – Аля) более чувствовать себя частью человечества, чем индивидуумами, сам‑то всегда считал себя выразительным целым, хотя был – частью. Частью человечества прежде всего. Поэтому равны оказались его дела и его сомнения, его идеи и отрицание их – все было частью Дела, общечеловеческого потока Действия, малой частью. И призрачно, иллюзорно было стремление завершить все самому: не с него началось – не на нем кончится.

Вот только теперь, поняв это, биолог обрел спокойную ясность духа. Осознать, что жизнь его лишь часть Жизни человечества, струйка в громадном потоке, было равно открытию, что никакой смерти нет.

Перед рассветом задул ветер с севера, заштормило. ИРЦ перегонял закрутившийся над Европой циклон на просторы Северной Африки.

Ило обошел спящих малышей, прикрыл разметавшихся, подоткнул всем одеяльца, поставил со стороны ветра наклонный полотняный щит. Ничего с «орлами» не приключилось бы и без него – просто хотелось напоследок что‑то сделать для них. Ишь раскинулись на матрасиках. Ну, живите долго!

Альдобиан спал в вертолете наверху. Ило решил не будить и его, произнес несколько фраз в сферодатчик, дал программирующую команду. Потом заправил АТМой биокрылья, надел и взлетел со скалы.

Он летел вдоль берега на восток, туда, где багровело перед восходом солнца затянувшееся тучами небо. «Ныне отпущаеши, владыка, раба твоего по глаголу твоему…» – продекламировал он в уме под мерные взмахи крыльев. «Нет, не то. Не был я рабом. Был настолько свободен, что всегда выбирал и место, и образ жизни, и замыслы. А уж выбрав, поддавался, позволял им поработить себя. Тогда был раб – усердный, многотерпеливый… И ныне отпускает меня не владыка – отпускаю себя я».

Он поднимался все выше, хотел напоследок увидеть побольше. «Не наполнится око видением, не насытится ухо слышанием», – пришли на ум другие библейские строки. Усмехнулся: а что верно, то верно! Сколько видел всего – и поинтереснее, чем открывшееся глазу сейчас: пустое море под левым крылом, гряды волн в белых барашках, внизу полоса берега и прибоя, по правую сторону кремнистое плато, переходящее дальше в зелень полей, рощ с домиками возле… все, как всюду. И все – дорого. Прощай, Земля!

Впереди из‑за горизонта выдвинулся алый краешек солнца. Прощай, Солнце!

«Не прощай. Земля, и не прощай, Солнце! Никуда я не денусь от вас, никуда не уйду из круговорота веществ и энергии. Я прощаюсь с вами такими, какие вижу сейчас. Иная жизнь – жизнь этого берега, камней, воды, прибоя, похожего на храп великана, – влечет меня, жизнь с иным смыслом. И будет нам жизнь вечна… да! Ибо ничто не уходит из круговорота ее. Не уйду и я».

Ило чувствовал тягу слиться с этим берегом – только искал место для себя.