Удар, треск, грохот. Арно подбросило выше дерева рядом. Он попытался сгруппироваться, чтобы упасть по‑кошачьи, руками и ногами, но зацепил ногой ветку, полетел кувырком, грянулся о землю всей спиной.

Ксена кинулась к нему. Он лежал, раскинув руки, мускулы тела обмякли, глаза закрыты, губы закушены.

– Ари! Эй, командир, что с тобой? – затормошила она его. – Очнись. Не я ли напоминала о шлеме!

…А ему было невыразимо приятно, что эта женщина испугалась за него, хлопочет и волнуется. Вот встала на колени, расстегнула его комбинезон, приложила голову к груди… Выждав немного, Арно вдруг зарычал и сгреб ее в охапку.

– Мальчишка! – Ксена сердито смотрела на него.

– А ты зачем так летишь на спуске?

– А зачем пересекаешь? Нужно было пропустить.

– Ишь чего захотела!

– Я и говорю: мальчишка.

Их слова уже были наполнены иным смыслом. Арно понял, улыбнулся чуть смущенно; улыбка в самом деле превращала его в озорного паренька.

– Рыжий. – Ксена взяла его лицо в ладони. – Рыжий…

Некоторое время они лежали, отдыхали. Глядя на белесо‑голубое небо с возвысившимся солнцем, слушали шелест листвы. Сырой ветерок нес из глубины леса запахи хвои, осин, ив, ласкал щеки и руки. Они лежали – близкие и очень далекие друг от друга; думали об общем, объединяющем их, но всяк на свой лад.

Арно думал, что Ксена не спросила его о разговоре с Астром, избегая этой темы, боится. Они оба избегают ее, это еще болит в них. Три года прошло, а болит. Не потому ли они так близки? Двое потерпевших кораблекрушение, выброшенных на берег вселенского океана. Не на берег – на островок, на кочку‑планету. Нет у этого океана берегов. Они выпали из космического братства, объединявшего осознание Бесконечного – Вечного; выпали из сообщества людей, для которых нормальна возрастная дробь, нет «своего» времени. И для дальневиков, и для трассников это обычная специфика жизни‑работы: разнобой календарного и биологического времен, исчезновение в космосе на десятилетия… и даже холодный расчет, в результате которого надо погибнуть или погубить товарищей, чтобы отправить информацию. Для почувствовавших Бесконечность – Вечность в этом нет ни подвига, ни драмы.

Драма осесть так, как они с Ксеной.

«Та жизнь нормальна, в космосе, – думал он. – А здесь – самообман, начинающийся с понятий вроде „я стою на земле“… Здесь я до сих пор как‑то ничего не могу принять всерьез. Самообман мелких дел, отношений, чувств. Да и что может быть крупного на планете, на комочке вещества, ввинчивающегося по спирали в космос! А надо привыкать, другого не будет. Вот: я лежу на земле…»

Он усмехнулся, смежил веки. Не получалось у него «я лежу на земле». Планета летела в черном пространстве, отдувался назад ее электронный шлейф – летела вместе с Солнцем, ближними звездами в сторону созвездия Цефея. И он не лежит – летит впереди планеты, участвует мыслью в этом мощном, со скоростью 250 километров в секунду движении галактического вихря. Что перед этим движением все остальные!

«Такая жизнь нормальна, – снова упрямо подумал он, – грудью вперед, к звездам.

Человек живет во Вселенной, где бы он ни находился».

Арно покосился на Ксену: она лежала облокотясь, кусала травинку.

«А любим ли мы друг друга, если молчим о столь многом и важном? Сближает нас наше молчание или напротив?»

…Однажды у нее прорвалось – после появления этого пришельца, которого спасли ценой головы Дана. После его потрясающего «интервью».