|
Она могла бы общаться с нашими сестрами и братом. А тут получится, что она потеряет сразу всех. Понимаешь, я с ней с детства, с того самого момента, как наша мама умерла, и я всегда, в сущности, о ней немножко заботилась… Ах, если бы на месте тебя был Питер Дунстон, которого она сватает мне вот уже три года, Селина, по крайней мере, была бы польщена таким моим замужеством, и это утешало бы ее в одиночестве… И потом, я жила бы совсем рядом, по соседству, а она оставалась бы в лоне семьи… Так что ты видишь, сколько зла принесет ей наш брак! А если ты думаешь, что в Бате сразу же не станет известно всем и каждому, что я вышла замуж против воли семьи, то ты не знаешь Бата! Если тебе мнение местных кумушек кажется неважным, так и мне это – пустяки! Но для Селины это не пустяк, да и для Фанни – тоже, а ведь девочке еще жить и устраивать свою судьбу…
– Я все гадал, когда же мы дойдем до самого главного – до драгоценной Фанни, – заметил Майлз с усмешкой. – Куда же деться? Я не могу ее бросить, Майлз. Она в ужасной депрессии, бедная девочка, потому что обнаружила гадкую, предательскую сущность твоего же племянничка! – На что ты и надеялась! – заметил Каверли. – Да, и я рада этому. Но сейчас Фанни в таком расстройстве, что я ей необходима как воздух. Не могу ее бросить здесь с глупой Селиной. Если я уеду, Джеймс не даст мне даже переписываться с нею. Я не хочу сказать, что вечно собираюсь быть к ней прикована – но по крайней мере несколько лет… – Имеет ли мне смысл говорить, что на все эти вопросы имеются ответы? – спросил он. Эбби помотала головой: – Нет. Конечно, можно убедить себя, что все эти проблемы ничего не значат, но они значат, и немало. Нет, Майлз, я не могу намеренно, эгоистично повергнуть всю свою семью в разор и несчастье, а особенно тех двух, которых я особенно люблю… Я не могу обрести счастье ценой их горя… И пожалуйста, не уговаривай меня! Я и так уже извелась, думая и думая об этом… Голос ее сорвался, она прикрыла глаза ладонью. В то же время другая ее рука была взята в крепкие клещи, составленные из ладоней мистера Каверли. – Хорошо, я не стану тебя переубеждать, – заверил ее Майлз. Кто-то, видимо, доложил Селине, что сестра ее уединилась с мистером Каверли, потому что в дверном проеме вдруг возникла Селина, столь небрежно одетая, что можно было подумать, будто она одевалась при пожаре. Увидев Каверли, она закашлялась. – О, мистер Каверли! – проскрипела она. – Я даже понятия не имела, что вы в Бате! Как вежливо с вашей стороны сразу же навестить нас… Сегодня вообще с утра день не задался… Эбби подпрыгнула на диване и отлетела к окну, где принялась пристально разглядывать улицу, словно только уличным движением и интересовалась. Каверли и ухом не повел на дурацкую реплику Селины. Он посидел еще немного, весьма привольно развалившись на софе, и вскоре откланялся. Только за Каверли захлопнулась дверь, Селина метнулась к сестре: – Эбби, Эбби, он держал тебя за руку! За руку! Боже мой! Зачем он приходил, Эбби? Не мучай же меня – скажи как есть! – Думаю, ты и сама понимаешь, зачем он заходил, – глухо отвечала Эбби. – Я догадывалась! – шпионским шепотом провозгласила Селина. – Но что ты ему ответила? Что? – Не суетись. – Голос Эбби звучал устало. – Я ему отказала. – Оу! – От ликования Селина сорвалась в писк. – Господи, как я рада! Как я рада! Милая, милая Эбби, теперь мы будем счастливы снова! Не в силах больше вымолвить ни слова в ответ на эту торжествующую песнь слабоумия, Эбби молча вышла из комнаты, надеясь уединиться в своей спальне. |
