|
И, очевидно, Кореньков крепко вошел в жизнь завода, так как Штруму часто приходилось слышать: «А ты посоветуйся с Кореньковьм.. ведь Кореньков предупреждал... помнишь, Кореньков сказал...» И в эту ночь Кореньков не уходил из цеха. Сверху огромный цех выглядел как-то по-особому интересно: чеканно ясно выступали рёбра огромных огнедышащих вулканов-печей, разливочный ковш, полный металла, представлялся поверхностью солнца в клокочущих языках атомных взрывов, в яркой гриве подвижных протуберанцев и искр, солнцем, на которое человеческие глаза впервые смотрели не снизу, а сверху вниз. А люди с высоты не казались маленькими и затерянными в этой громаде цеха, они, уверенные хозяева, заправляли всем тяжёлым и могучим движением, огнём, рождавшим сталь. После проверки, сборки схемы трансформаторного устройства, включений и переключений, оказавшихся правильными, Кореньков предложил Штруму спуститься вниз. – А вы? – спросил Штрум. – А я хочу посмотреть проводку на крыше, полезу вместе с монтёром, сказал Кореньков и указал на железную лестницу, штопором ввинчивающуюся в крышу цеха. – И я с вами полезу, – предложил Штрум. С высокой крыши был виден не только завод, но и рабочий посёлок, окрестности. В ночном мраке зарево над заводом было красно-розовым, а тысячи фонарей мерцали и, казалось, ветер то задувал электрический свет, то, наоборот, заставлял его разгораться. Этот изменчивый свет касался воды в пруду, соснового леса, облаков, и вся природа была словно охвачена тем напряжением и тревогой, которые внесли люди в спокойное царство ночной воды, неба, деревьев. Не только свет, но и пронзительные гудки паровозов, свист пара, грохот металла вторгались в ночную тишину природы. И это острое ощущение связывалось с другим, противоположным, испытанным Штрумом в вечер приезда в Москву, когда, казалось ему, тихие сумерки, рождённые над равнинами, засыпающими лесами и сельскими водами, опускались над затемнёнными улицами и площадями мирового города. Кореньков, блестя белыми зубами, сказал Штруму: – Вы подождите здесь, а я помогу монтёру закрепить конец, контакт плохой. Штрум держал на весу провод, а Кореньков размахивал рукой, издали объяснял ему: – На меня, на меня! И так как Штрум, не расслышав, стал тянуть провод к себе, Кореньков сердито закричал ему: – Куда тянешь, куда ж ты тянешь? Ведь говорят: на меня, на меня давай! Закончив работу, он вновь подполз к Штруму и, улыбнувшись, сказал: – Шум сильный, вам не слышно было, что я кричал. Давайте, пошли вниз спускаться. Штрум спросил Коренькова о возможности провести опытную плавку. Кореньков сказал, что сделать это нелегко, и стал спрашивать, для каких целей нужен новый сорт стали. Штрум коротко рассказал ему о своей работе, назвал технические условия, которым должна удовлетворять сталь, идущая для конструирования задуманного им аппарата. Штрум прошёл в заводскую лабораторию, оттуда в цеховую контору. То был сравнительно тихий час перед сдачей смены. Молодой сталевар, работу которого Штрум несколько раз наблюдал в цехе, сидел у стола, записывая что-то в толстую конторскую книгу, поглядывая на запачканный листок бумаги. Когда Штрум вошёл в контору, он отодвинул на край стола свои брезентовые рукавицы и продолжал писать. Штрум уселся на деревянный диванчик. Сталевар, кончив писать, начал свёртывать папиросу. Штрум спросил: – Как сегодня работали? – Ничего, нормально, – ответил сталевар. В это время вошёл Кореньков. – А, Громов, здорово, – сказал он сталевару, – покурить зашёл? Он заглянул в книгу на запись, сделанную Громовым, и проговорил: – Ох ты, Громов. – Да, можно покурить, – сказал Громов, – танка два или три лишних на фронт пойдут. |
