– Элиза, кто пришел? – слабым голосом крикнула из комнаты мать. Тотчас заревела младшая сестренка Лотта.

    – Это Марион, это наша девочка вернулась, – сладко отвечала Элиза. Лотта продолжала плакать. Мать больше не проронила ни звука.

    – Элиза… – жалобно проговорила Марион. – У меня ножки устали. Сними с меня башмачки…

    Посмотрев на огорченное лицо девочки, проворчав: «Обокрали тебя, что ли, голова бедовая», кухарка ушла с башмачками на кухню. Марион продолжала сидеть неподвижно. Она шевелила пальцами босых ног и безучастно смотрела в стену.

    Спустя недолгое время звякнул дверной колокольчик. Вернулся отец.

    Марион нащупала в корзинке лоскутного зверька, стиснула его пальцами и прижала к груди. Отец молча приближался к ней.

    Марион медленно встала.

    – Ну, – произнес отец, – и где же ты была?

    – Где ты сказал, – ответила Марион тихо, – на ярмарке…

    – Странно же ты ходила за покупками, если ни в рыбном, ни в мясном, ни в зеленном тебя не видели.

    Марион предприняла слабую попытку оправдаться:

    – Ну, я сперва хотела поискать в другом месте.

    Отец поднял брови.

    – И много ль нашла на гульден?

    – Ну… Вот. – Марион протянула ему тряпичного уродца.

    На миг отец потерял дар речи. Марион даже испугалась за него:

    – Папочка, тебе плохо?

    Страшным свистящим шепотом отец спросил:

    – ЧТО ЭТО?

    Марион успокаивающе ответила:

    – Как ты велел, папочка…

    – А что я велел? – прошелестел отец.

    – «Что-нибудь»…

    – Что-нибудь? – переспросил он еле слышно и вдруг взревел: – Ч Т О – Н И Б У Д Ь?!!

    – Не надо! – взвизгнула Марион, но было поздно. Отец вырвал у нее зверька, запустил им в стену и крепко ухватил дочь за ухо. Рыча что-то невразумительное, потащил ее в чулан. Ухо пугающе хрустело, перед глазами плавал мрак, ноги заплетались.

    Наконец дверь чулана захлопнулась, и Марион осталась одна в темноте.

    Спустя какое-то время пришла Элиза с кувшином воды и сказала:

    – Отец очень сердится, а матушка даже всплакнула. Эх ты, голова бедовая! На что гульден-то истратила?

    Не отвечая на вопрос, Марион сказала насморочным от долгого плача голосом:

    – Элиза, голубушка… Там у двери валяется такой тряпичный Что-Нибудь. Принеси мне его сюда…

    Элиза в сердцах шмякнула дверью и удалилась. Марион уж и не знала, на что надеяться, когда дверь снова отворилась и в темноту влетело что-то мягкое.

    Марион схватила зверька, крепко-крепко прижала его к груди и залилась горючими слезами.

    – Одни неприятности мне от тебя, – пожаловалась она.

    Ей представилась вся ее будущая жизнь, полная лишений, одинокая и очень-очень короткая. И будет Марион лежать в сундуке – ветошка ветошкой…

    От этих мыслей слезы текли из ее глаз все обильнее и обильнее, как вдруг чей-то голос тихо произнес:

    – Не плачьте, умоляю, ваше высочество.