— Че-го? — переспросил Марат, не веря.

— Курить не будет? — растерянно улыбаясь, повторил пешеход.

— Вот ты красава… — начал Марат и замолчал. Захлопал по куртке, вытащил пачку, протянул прохожему и сказал: — Ты вообще в порядке? Может, подвезти?

— Да не, спасибо. Уже подвезли, — ответил тот, выковыривая сигарету из пачки. Далось ему это дело с трудом, дальше легче не стало. Он тупо посмотрел на сигарету и сказал, засмущавшись:

— А огоньку?

— Так есть хочется, аж переночевать негде, — буркнул Марат, окончательно успокоившись, и принялся обхлопывать себя в поисках зажигалки. Аплодисменты оказались бурными и продолжительными. Зажигалка нашлась в специальном кармашке джинсов, очередь которого, как всегда, пришла последней.

— На. А ты, братёк, совсем звонкий, а?

Смертничек сказал:

— Елки. Я ж курить бросил. Извини, ладно?

И заозирался, видимо, только сейчас заметив, где находится.

Марат кивнул, забрал у него сигарету, повертел в руках, кинул в полосы жеваного снега под ногами и уточнил:

— Давно бросил-то?

— Да это… — рассеянно сказал смертник и завис. — Давно. Ага. На Новый год как раз. Десять лет, значит, будет.

— Так ходить через дорогу будешь — не будет, — пообещал Марат. — Айда отвезу куда скажешь.

— Да не, спасибо. Я тут договорился, — сказал он и показал куда-то в сторону пустыря.

— Ну смотри. Договорился — держись. Удачи.

Соболев, глядя на удаляющийся Lancer, еще раз прошептал: «Спасибо». Потом тряхнул головой, огляделся и понял, что в эйфории немножко заврался, так что следовало воспользоваться предложением доброго чулманского самаритянина. А с другой стороны, хорошо, что отказался. Разболтался бы от счастья, стал бы снова бумажку смотреть или всячески намекать славному водителю, какие чудеса бывают на свете.

А ведь нельзя. Нельзя показывать эту бумажку никому на свете, включая самое разначальство, жену, любимых племянников и провереннейших братьев по оружию. Никому нельзя сдавать этого человека. И самому нельзя помнить любые подробности и все мусульманские имена, начинающиеся на Н.

Так будет правильно. И перспективно.

На вытянутую руку остановилась следующая же машина, громоздкий новый УАЗ с усатым водителем. Обилие самаритян в зоне промышленной лесостепи почти пугало. Соболев попросил добросить до города, мужик, приводя московскую душу в ужас, мрачно уточнил: «Куда надо-то?», рыкнул, что все равно мимо гостиницы «Чулман» ехать, а чай в термосе вон, в ногах стоит, попей, а то белый весь.

Соболев всю дорогу тихо улыбался, на прощанье чуть не схлопотал в морду за попытку расплатиться и заулыбался еще сильнее. Он набрал и быстро проинструктировал Цехмайстренко, не позволив ей ни прорыдаться, ни извиниться, ни рассказать про ужасы последних суток. Собрался и поехал в аэропорт — и там не выдержал последний раз. Наорал на ноющую Цехмайстренко, отправил ее в Москву, а сам засел у кромки зала вылета. Соболев пропустил два рейса в Москву, внимательно разглядывая пассажиров, не сомневаясь, что теперь-то узнает, — и опять сомневаясь. Потом плюнул и улетел.

И прекрасно успел с отчетом и со всем остальным.

Соболев не вспомнил про Неушева и про свое обещание сделать все что возможно. Он решил, что и так сделал все что мог. Ведь Варшавский договор исполнен.

Наверное, Соболев имел на это право.

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ

Дядя ведь недаром

4 декабря

ГЛАВА 1

Чулманск.

Сабирзян Неушев

— Пять минут — и все.