— Я попрыгушка, я скачу на месте, давайте будем веселиться вместе, — вдруг запел Джошуа. — Аббас!

— Что?

— Смотри, Аббас! Свет!

Аббас открыл глаза, Бетонная плита поднималась вверх, бетонная плита зависла в воздухе. Электрический свет был таким белым, таким резким, что Аббас закрылся от него рукой. Потом чьи-то руки подхватили Джошуа, затем выбрался и Аббас, заливая землю стекавшей с него водой. Вокруг них раздавались громкие голоса, кто-то кричал, кто-то задавал вопросы, было слишком шумно, чтобы хоть что-то понять. Аббас разобрал только тоненький голосок, который прорезался сквозь весь этот шум. Дрожащий в ночи голосок Джошуа.

— Чарли! Где мой кролик Чарли?

На маяке

Прибытие

Когда причаливал золотой корабль, все собрались на пристани. Люди сошлись вовсе не потому, что им так было велено, хотя некоторые все-таки считали, что существовала некая инструкция или даже приглашение. Нет, на пристань их привело простое любопытство.

Охотники Крэйню встретили яхту за пять рилгусов от берега и, обнаружив, что Крэйню отказывается подняться сквозь горячие лунки и дневной туман, образовали вокруг корабля своего рода эскорт. Когда селяне увидели, что охотники в два ряда идут на лыжах по обеим сторонам большого корабля с парусами цвета солнца, они, естественно, пошли посмотреть, какую награду получат искатели.

Маркус Килман видел все это совсем в другом свете. Стоя на корме «Шустрого Овода», он помахивал левой рукой, как махал бы правитель своим новым вассалам. Он был в новехоньком, хрустящем белом костюме. В туфлях на золотых каблуках он достигал роста в пять футов один дюйм и, благодаря еженощным упражнениям со свинцовыми грузилами, мочки его ушей свисали так низко, что могли бы считаться красивыми.

Когда «Шустрый Овод» пришвартовался к пристани, для которой был пробит лед в Летних Полях острова, и команда выстроилась на фордеке, бывший боцман экс-сенатора флота просвистел в свисток. Килман воспринял это как салют в свою честь, но на самом деле боцман просвистел мотивчик из комической оперы «Великий Крэйню из Глубины». Как всегда команда ухмыльнулась, затем смех превратили в кашель. Килман быстро заставил Боунсмена проверить, не больны ли у матросов легкие или горло. Он боялся любой инфекции. Впрочем, на корабле Килмана Боунсмен никогда инфекции не находил.

Килман спустился с кормы и шагнул на сходни. Толпа встречающих островитян, которая помалкивала скорее из учтивости, нежели от благоговения, искренне его приветствовала. Уважение! Наконец-то он нашел место, не испорченное идеалами равенства! Он будет королем, а они — его вассалами.

— Народ Лисдена! — с пафосом произнес Килман, и голос его сорвался на высокой ноте, как будто у трубача не хватило воздуху. — Я — Маркус Килман, я купил этот остров. Я — ваш новый владелец.

Островитяне восприняли это сообщение с невозмутимым спокойствием. По мнению Килмана, восторженные аплодисменты должны были продолжаться десять секунд, но после шести секунд неловкого молчания все-таки решил снова заговорить.

— Народ Лисдена! Я принес вам новую эру мира и процветания, понижение налогов и хорошее правительство.

На это заявление последовала хоть какая-то реакция. По толпе пробежал легкий шепот, от одной группы людей — к другой, как бежит по воде от лилии к лилии жук-водомерка. В Лисдене уже был мир; было такое процветание, которое их вполне устраивало, люди они были не жадные; налогов вообще не существовало, так как объединение Крэйню снабжало из своей прибыли всем, что нужно; и единственным правительством был совет объединения, членом которого становился каждый взрослый островитянин.