Ожидавшая меня особа, шикарно одетая по современным меркам в синее пальто, подчеркивавшее стройную фигуру с узкой талией, стянутой широким поясом, казавшаяся выше своего роста из-за сапожек на высоком каблуке, тоже поначалу заставила думать о чем угодно, но только не о работе. Ее лицо было скрыто прикрепленной к шляпке вуалью и мне на миг показалось, что она вот-вот скажет что-то вроде:

— А помните, вы к нам в командировку приезжали и мы с вами очень близко познакомились? Вот, приехала к вам жить!

Хотя нет, уж слишком она для меня молода на вид. Может, представится нажитой на стороне дочерью? Вот это будет подстава! Не то, что бы я мог где-то нагрешить, знал, что ничего подобного не было, да и быть не могло, но мысли, наверное, из-за нестандартности ситуации, интуитивно вызывавшей опасения, повернули именно в эту сторону. Могли ведь недоброжелатели изобразить подобное? Почему нет?

Но реальность оказалась еще более неожиданной, хотя и более прозаичной.

— Ой, здравствуйте, товарищ капитан! — чуть ли не подпрыгнула она от радости, когда я вошел в помещение. — А я вас сразу узнала!

— Здравствуйте! Чем обязан? — ответил я, стараясь не расплыться в глупой улыбке и удержать себя в руках.

— Вот, пришла садиться в тюрьму… — развела она руками.

— Чтооо?! — непосредственно отреагировал я на такой обескураживающий ответ на простой вопрос.

— Что, что? Все просто. В ноябре был суд, дали полгода за антисоветскую агитацию, с отсрочкой исполнения приговора до мая месяца. Но три дня назад участковый принес предписание явиться в Москву по вот этому адресу для отбытия наказания и поступить в ваше распоряжение. Неудачно все получилось, мне ведь диплом защищать. Теперь до следующего года все отложить придется, — она тараторила, а я тупо смотрел на врученную мне бумагу, где черным по белому было написано: «Сарсадских Наталье Николаевне. Приговор Кировского районного суда г. Ленинграда N 567 от 14.11.1937 вступает в силу 01.04. 1938. Для отбытия наказания явиться по адресу…»

— Товарищ Любимов? Вы меня слышите? — дернула девушка меня за рукав. — Меня из комсомола отчислили. Но если вы мне хорошую характеристику напишете, то я, как исправившаяся, восстановлюсь. Вы ведь напишете?

— Так! Стоп! — прервал я поток красноречия. — Гражданка Сарсадских, ваша специальность?

— Горное дело. Геохимик, учусь, вернее, заканчиваю ЛГУ… — заметно упавшим голосом ответила девушка.

— Понятно… Точнее, не очень, но разберемся. Пройдемте со мной, — сказал я, начав осознавать, откуда на этот раз привалила беда.

Берия уже не раз упрекал меня в том, что я зациклился на войне. Все, чем я занимался, было так или иначе завязано именно на нее. А, в связи с тем, что роковой рубеж неумолимо приближался, решаемые задачи становились все мельче, сроки их реализации все короче, при значительном увеличении числа. Но ведь, рассматривая каждую работу в отдельности, начальник делал вывод, что я растрачиваю себя попусту. Начав с моторов с перспективой на многолетнее их использование, как в армии, так и в народном хозяйстве, я скатился к сугубо оборонным темам, зачастую одноразовым. Первый раз нарком только намекнул на неудовольствие, распекая за спектакль, который я разыграл, явившись в Военную Академию к Карбышеву с завершенным проектом «вертикальной фортификации». Инженеры в армии составляли особую касту, ценную и даже незаменимую, поэтому любые внутренние веяния, репрессии, обходили их стороной.