Переправы целы. К тому же, японцы разменяли дюжину пикировщиков, сбитых истребителями и с земли, на одну пушку. Наверное, они были последние, сегодня в небе бомбардировщики уже другого типа. Выбьем и этих, устраним угрозу наземным войскам, — терпеливо стал обяснять Смушкевич свою стратегию воздушной войны.
— А сами, почему не используете бобардировщики и штурмовики, не помогаете оборонять плацдарм? — Жуков любым способом пытался досказать свою точку зрения о том, что «летчики не очень», видимо, исходя из принципа, что командир всегда прав и возражать ему нельзя.
— Вы же знаете, бомб мало. Да и что бомбить-то? Окопы? Атаковать надо решающие цели, аэродромы и склады врага, а они все за линией государственной границы, куда нам летать запрещено. Даже разведчиков послать не можем, — Смушкевич вовсе не был склонен позволять Жукову самоутверждаться за свой счет.
Неизвестно, куда бы зашел спор двух комкоров, но в этот момент на бруствер вскочил командир с тремя кубиками в петлицах и «комиссарской» звездой на рукаве. Встав во весь рост, он принялся как ни в чем ни бывало фотографировать командующего, стараясь поймать в объектив как можно больше народу из его окружения.
— Политрук, какого черта?!! — взбеленился я, заметив, что стал что-то слишком часто поминать бесов, — вернитесь в окоп!!!
— Товарищ капитан, почему вы вмешиваетесь в политическую работу? Не надо так резко на нее реагировать, мы всего лишь делаем фото для центральных газет. Товарищи прибыли к нам из Москвы, чтобы рассказать всему Советскому Союзу о подвигах Красной Армии, защищающей наши рубежи. Не надо скромничать, страна должна знать и уважать своих героев, — попытался мягко, но, по моему мнению, крайне неудачно пошутить присутствующий здесь же дивизионный комиссар.
— Слезай или пристрелю на хрен! — переживания последних дней не прошли для меня даром и у меня не возникло ни тени сомнения насчет того, чтобы церемониться с дураком. — Ты бы еще флагом помахал или плакат вывесил, что ставка командующего здесь! — резко повернувшись к дивкомиссару, я, опустив формальности вроде звания и «товарищеского» обращения, спросил, — Вы рехнулись? Какие снимки для газет?! Чтобы на следующий день они у японцев в распоряжении оказались и те не только установили пофамильно, кто против них, но и вычислили расположение КП по рельефу на заднем плане?!! С такими комиссарами никаких предателей не надо!!! Верно, майор Булыга?
Обернувшись, я обнаружил, что особист тихо испарился, бросив меня одного. Хоть мое звание и относилось к старшему начсоставу, но у окружающих ромбов в петлицах тоже хватало с перебором, поэтому поняв, что привлек к себе нежелательное внимание с явно негативным оттенком, я по-военному решил, что если нельзя обороняться, надо атаковать.
— Немедленно засветите пленку! Товарищ комкор, — обратился я к Жукову, — я нахожусь здесь в связи с заданием наркомата, которое держит на контроле сам товарищ Сталин! Требую, как уполномоченный особого отдела армейской группы, прекратить всякие попытки разглашения сведений, являющихся государственной тайной! Отойдемте, нам есть, что обсудить!
С этими словами я легонько подтолкнул в спину растерявшегося от такого поворота Жукова и увлек его в слепой отросток траншеи, обернувшись напоследок с «свите» и грозно нахмурившись, чтоб отбить всякое желание следовать за нами.
— Товарищ Жуков! — обошел я в тесной траншее комкора так, чтобы видеть подходящих к нам, если такие найдутся. — Поскольку я, сделав свое дело, в скором времени вернусь в Москву, то мне придется там докладывать не только комиссару госбезопасности первого ранга товарищу Берии, но и товарищам Сталину, Кирову, Ворошилову, обо всем, что я здесь видел. |