— Харисти, конечно, нет, — удивился Руори. — Зачем?

Он встал и выпрямился. Последнее сопротивление было сломлено. Дирижабль принадлежал ему. Он открыл дверь, за которой, по его предположениям, находилось то, что на дирижабле эквивалентно по назначению капитанскому мостику.

Он застыл неподвижно, слыша только шум ветра да собственной крови.

Перед ним предстала Треза. Она протянула к нему руки, как слепая, и ее глаза смотрели сквозь него.

— Ты здесь, — произнесла она пустым, безжизненным голосом.

— Донита! — растерялся Руори. Он поймал ее за руки. — Донита, если бы я знал, что ты здесь, я бы никогда… не рискнул бы…

— Почему ты нас не сжег и не потопил, как другой корабль? — спросила она. — Почему его надо возвращать в город?

Она вырвалась из его рук и, спотыкаясь, пошла на палубу. Та колебалась у нее под ногами. Она упала, поднялась на ноги, осторожно, босиком подошла к ограждению и устремила взгляд на океан. Ее волосы и разодранная одежда трепетали на ветру.

Управление дирижаблем требовало навыков. Руори заметил это, наблюдая, как неуклюже управляют им тридцать человек, откомандированных им на воздушное судно. Опытный воздушный навигатор на глаз определял тяги и воздушные потоки, ему было достаточно для этого взглянуть на землю или на водную гладь, простирающиеся внизу. Он решал, на каком уровне лучше ветер, мог без толчков снижаться и подниматься, даже лететь против ветра, хотя это был медленный и трудный процесс.

Однако часа оказалось достаточно, чтобы освоить основные принципы. Руори вернулся на капитанский мостик и стал командовать через мегафон. В конце концов им удалось пойти на снижение. Взглянув вниз, он разглядел Дельфин с грузом и военнопленными, следовавший малым ходом. Ему и другим аэронавтам пришлось выслушать много добродушных шуток насчет их небесного тихоходства. Руори они не веселили, и он не придумывал остроумных ответов, как сделал бы это еще вчера. За его спиной была Треза.

— Ты знаешь, как называется этот корабль, Донита? — спросил он, чтобы нарушить тишину.

— Он его называл Буффало, — ответила она, словно издалека, совершенно равнодушно.

— А что это такое?

— Дикое животное.

— Он, наверное, разговаривал с тобой, пока вы нас искали. Он говорил что-нибудь интересное?

— Рассказывал о своем народе. Хвалился вещами, которые у них есть, а у нас нет… двигатели, энергии, сплавы… Как будто от этого они перестают быть шайкой грязных дикарей.

Наконец она хоть немного оживилась. Ему уж показалось, что она желала бы, чтобы ее сердце остановилось; но он вспомнил, что не видел у мейканцев этого столь распространенного среди мавраев явления.

— Он тебя очень обидел? — спросил Руори, не глядя на нее.

— Это не считают обидой, — с жаром возразила она. А теперь, оставь меня в покое, ради всего святого. — Он услышал, как она пошла прочь, в соседний отсек.

Что ж, в конце концов, они убили у нее отца. От этого кто угодно будет горевать, в любом уголке мира, но она, наверное, огорчается больше, чем сделал бы это он. Ведь мейканского ребенка растят родители, он не проводит половины жизни со случайными родственниками, ест, и играет, и спит не по чужим домам, в отличие от большинства детей островитян. Поэтому ближайшие родственники важнее для мейканца. По крайней мере, это было единственное объяснение мрачности, охватившей Трезу, до которого смог додуматься Руори.

Показался город. Они увидели в небе оставшиеся невредимыми дирижабли противника. Три против одного… Да, сегодняшний день войдет в легенду у людей Моря, если им повезет. Руори знал, что испытает то же всепоглощающее удовольствие, которое известно серфингисту или бойцу с акулами, или тому, кто выходит на парусной лодке в тайфун, любому сорвиголове, который занимается опасным спортом, приносящим ему славу и успех у девушек.