Нет, я не разозлился – деревьям это не свойственно, – но искренне удивился: кто и с кем мог разговаривать здесь, где присутствие человека совершенно не ощущалось (а в сиюминутном состоянии я учуял бы его и за километр)? Медленно-медленно я вернулся к способности размышлять и сразу же понял. Виноват был я сам. Приемничек в машине, столь же древний, сколь и она сама, иногда не желал работать ни за какие блага (его, по совести говоря, уже давно пора было выкинуть, но я не люблю выбрасывать вещи: никогда не знаешь, в каком мире и в какой ситуации снова встретишься с ними, таящими обиду); иногда же он вдруг начинал действовать сам по себе – возникало у него такое настроение, что ли? – потому что после безуспешных попыток я, случалось, оставлял его включенным. И вот сейчас он вместе с машиной тоже решил, наверное, показать, как хорошо им тут – и не нашел другого способа. Трогательно, конечно, со стороны машины. Но это бормотание мне мешало. И не оставалось ничего другого, как подняться, сделать несколько шагов и призвать болтуна к порядку. Я так и сделал, протянул руку к панельке, но, по старой привычке, попытался разобрать – о чем это он там: всегда полезно знать, от чего отказываешься. Ну, что же там за мировые потрясения?

    «Груздь, – жужжал и кашлял приемник. – Груздь, Груздь, Гру, Гру, Гру…» – остальные слова склеивались в перестоявшую кашу.

    Ах, Груздь. Знаем, знаем. Кто не знает. Как же: Груздь… Профессор Груздь, краса, гордость и надежда на райское будущее и завоевание мирового автомобильного рынка! Хотя, кажется, не автомобильного, а какого-то другого.

    Но, между прочим, и хрен с ним. Не моя забота. Вокруг него хватает народу. Пусть они и волнуются. Черт, эта музыкальная шкатулка что – яснее не может? Я попробовал поправить настройку. Отдельные слова стали прорезаться, словно изюмины в гурьевской манной. «Сон… третьи сутки… обратились… не принесли успеха…»

    Нет, все-таки – хрен с ним!

    Придя к такому окончательному выводу, я выключил приемник и вернулся к сосне.

    * * *

    Но былой тишины уже не было.

    Сперва мне почудилось, что где-то, очень неблизко, плачет совсем маленький ребенок.

    Нет, не младенец: тот делал бы перерывы, чтобы вдохнуть. Не ребенок, слава Богу, Великому Спящему. Комар?

    Злобный, бессмысленный комар зудел вдалеке. Поперхнулся на мгновение и снова зазвучал – басовитее. Я поднял голову. Вершины деревьев осветились. Только на миг, но мне и этого было достаточно. Комар? Нет, водитель переключил передачу. Снова пронеслась полоса света, уже ярче. Гудело громче. Гудение было знакомо, как звук смывного бачка – ни с чем не спутаешь. Это ко мне. Я вздохнул. Не ко мне, точнее, а за мной. Нашли, сукины дети. Вычислили. Черти бы их всех взяли!

    Уже вдалеке между деревьями мелькали конусы света от фар – вверх-вниз, вверх-вниз. Качели. Ну, здесь не шоссе, а лесная просека. Я мгновение колебался: сесть за руль и погонять их по лесу? Право же, стоило бы. Но возраст не тот для игры в салочки. Да и чего мне бояться? На сей раз где они сядут на меня, там и слезут. В последний раз я, как-никак, проснулся полуживым, и это всем известно. Мне нужен отдых. И в конце концов я не единственный, кого можно посылать даже и по очень горячим делам. У меня бока болят, я сесть не могу нормально! Нет, нет и нет, милостивые государи!

    Мотор взрыкивал, как недовольный пес. Я сунул руки в карманы брюк и вышел на просеку. Остановился с донельзя вызывающим видом. Чтобы им, кто бы ни сидел в той машине, сразу стало ясно, что я не в настроении.