— Николас!

При звуке своего имени он обернулся и увидел Ким Уэстин, хорошенькую женщину, с которой они вместе учились в Гарварде. Теперь она уже третий год специализировалась в общей терапии.

— Как поживаешь, Николас?

Она подошла ближе и, взяв его под локоть, буквально потащила по коридору.

— Слушай, — обрадовался Николас. — У тебя, случайно, нет чего-нибудь съедобного?

Ким покачала головой.

— Нет. И вообще мне пора бежать на пятый этаж. Но я хотела с тобой поговорить. Серена вернулась.

Серена была их общей пациенткой в последний год в Гарварде. Ей было тридцать девять лет, она была чернокожей, и у нее был СПИД. Тогда, четыре года назад, это еще был относительно редкий диагноз. В течение последующих лет она регулярно ложилась в больницу, но Ким, специализируясь в общей терапии, общалась с ней чаще, чем Николас. Николас не стал спрашивать у Ким, в каком состоянии поступила Серена на этот раз.

— Я загляну к ней, — только и сказал он. — В какой она палате?

Попрощавшись с Ким, Николас поднялся в свое отделение, чтобы сделать обход новых кардиологических пациентов. Самым трудным в отделении общей хирургии была постоянная смена отделений. Николас уже побывал в урологии, нейрохирургии, травмпункте, ожоговом центре. Он практиковался в трансплантологии, ортопедии, пластической хирургии и анестезиологии. И все же именно кардиологическое отделение стало ему родным. Здесь он чувствовал себя как дома. Впрочем, он и попадал сюда гораздо чаще, чем средний резидент на третьем году работы в больнице. Видимо, это объяснялось тем, что он напрямик заявил Алистеру Фогерти, что когда-нибудь займет его место.

Фогерти был воплощением представлений Николаса о том, каким должен быть кардиохирург. Ему было уже под шестьдесят, но этот высокий, крепкий мужчина обладал пронизывающим взглядом и рукопожатием, способным покалечить кого угодно. Его репутация достигла немыслимых высот «золотого стандарта кардиохирургии». Николас что-то слышал о скандале вокруг Алистера и одной из представительниц племени волонтеров, но эти слухи быстро утихли, тем более что развода так и не последовало.

Николас проходил интернатуру под руководством Фогерти. Однажды он просто явился к наставнику в кабинет и сообщил ему о своих планах. Он сделал это, несмотря на то, что во рту пересохло от волнения, а руки дрожали.

— Послушайте, Алистер, — заявил он. — Давайте обойдемся без обиняков и перейдем сразу к делу. Вы, так же как и я, знаете, что я лучший среди резидентов. Я хочу специализироваться в кардиоторакальной хирургии. Я знаю, что могу сделать для вас и для больницы. А теперь я хотел бы услышать, что вы можете сделать для меня.

Алистер Фогерти долго листал какую-то историю болезни. Когда он наконец поднял голову, на его лице не было и тени удивления, только синие глаза потемнели от гнева.

— А вы наглец, доктор Прескотт, — медленно сказал он. — Должен признать, вы даже меня перещеголяли.

Чтобы стать заведующим кардиологическим отделением, Алистер Фогерти старался постоянно быть на виду, за все хватался и дружил с удачей, которая всякий раз оказывалась на его стороне. Когда Фогерти приступил к операциям по пересадке сердца, газеты тут же окрестили его Кудесником. Он был расчетлив, упрям и чаще всего оказывался прав. И ему необычайно нравился Николас Прескотт.

Делая обходы своих пациентов в отделении общей хирургии и совершенствуясь в других дисциплинах, Николас находил время, чтобы встретиться с Фогерти. Когда ему представлялась такая возможность, он обходил и пациентов Фогерти, проводил пред-и послеоперационные обследования, принимал решения о переводе пациентов в реанимацию, а затем обратно, в общее отделение.