— Обожаю босых беременных женщин, — сказал он, становясь коленями на край кровати, чтобы поцеловать меня.

Я приподнялась и с усилием села.

— Как прошел твой день? — спросила я у мужа.

Голос Николаса донесся из ванной, заглушаемый шумом воды из крана.

— Иди сюда, тут и поговорим! — прокричал он и включил душ.

Я вошла и присела на крышку унитаза. От горячего пара волосы, выбившиеся из-под заколки у меня на затылке, тут же начали завиваться в кольца. Слишком тесная блуза отсырела и облепила живот. Мне хотелось рассказать Николасу о том, чем я сегодня занималась. О посещении кладбища, о Триш и Александре. Но не успела я собраться с мыслями, как вода выключилась и Николас сдернул с вешалки полотенце. Обернув его вокруг бедер, он в облаке свежего пара покинул душевую кабинку и ванную.

Я поплелась за Николасом в спальню, где он уже вглядывался в зеркало над моим туалетным столиком, для чего ему пришлось нагнуться, и старательно расчесывал волосы моей щеткой.

— Иди сюда, — позвал он, потянувшись назад рукой и глядя мне в глаза из зеркала.

Он усадил меня на угол кровати и вытащил заколку из волос, после чего принялся расчесывать меня, медленными, ленивыми движениями проводя щеткой по моей голове и шее до самых плеч, теперь, как шелковым покрывалом, накрытых волной волос. Я склонила голову набок и закрыла глаза, чувствуя, как щетка распутывает влажные пряди.

— Как хорошо, — пробормотала я и не узнала собственный голос.

Вот уже ласковые руки снимают с меня одежду, укладывают на прохладное покрывало и продолжают перебирать мои волосы. Собственное тело казалось мне гибким и легким, почти невесомым. Если бы Николас меня не обнимал, я бы наверняка поднялась в воздух и улетела.

Николас приподнялся надо мной на руках и одним быстрым движением вошел в меня. Мои глаза распахнулись от пронизавшей меня боли.

— Нет! — вскрикнула я.

Николас замер и мгновенно отстранился.

— Что случилось? — спросил он, испуганно глядя на меня все еще затуманенными глазами. — Ребенок?

— Я не знаю, — прошептала я.

Я действительно ничего не понимала. Я только знала, что там, где всего несколько дней назад ничего не было, теперь возникла какая-то преграда. Когда Николас вошел в меня, я ощутила сопротивление, как будто что-то выталкивало его наружу с силой, равной силе его желания.

Я подняла на него глаза.

— Мне кажется, нам больше не надо этим заниматься, — нерешительно сказала я.

Николас стиснул зубы и кивнул. В ямочке у него на горле пульсировала вена, и я смотрела на нее, пока он пытался взять себя в руки. Я виновато натянула одеяло на живот. Этот крик вырвался у меня совершенно непроизвольно.

— Конечно, — рассеянно ответил Николас, поднялся и вышел из комнаты.

Я сидела в темноте, спрашивая себя, что я сделала не так. Рядом с собой я нащупала рубашку Николаса. В полумраке спальни мне показалось, что она сияет странным серебристым светом. Я натянула ее через голову и закатала рукава. Щелкнув кнопкой светильника, я извлекла из тумбочки туристический рекламный проспект.

Внизу открылся и снова захлопнулся холодильник, раздались тяжелые шаги, досадливый возглас. Я начала читать вслух, стремясь заполнить своим голосом холодное пространство бесцветной комнаты.

— Земля масаев, — прочла я. — Масаи Танзании хранят одну из последних культур на земле, не тронутых современной цивилизацией. Представьте себе быт женщины из племени масаев, живущей по тем же законам, которым следовали ее предки тысячи лет назад. Она точно так же обитает в хижине, обмазанной глиной и навозом, и пьет молоко, смешанное с коровьей кровью. До наших дней дошли древние ритуалы инициации, такие как обрезание достигших половой зрелости юношей и девушек.