— Хочешь — в наземной службе останься.

Но Никитин будто оглох. Он ничего не ответил. Он понял: нет у него больше крыльев. Не поднимется в небо. С мечтой и сказкой — порвано. Надо искать работу на земле.

И он искал. Но словно злой рок встал на пути, и, куда бы ни пришел человек, его встречали недоумением, удивлением, отказом.

— Поступай в мединститут, — советовал отец и убеждал: — Еще не поздно…

— У меня сыновья, отец, неужели я такой слабак, что, кроме как в студенты, никуда больше не гожусь? — И тогда впервые вспомнил о Кокорине. Вслух ничего не сказал. Но мысль засела…

— Сегодня утром соседи приходили. Им пришла повестка в суд. Предлагали помирить вас. Видно, теперь от них покою не будет, — посетовала мать.

— Напрасно они стараются. Я уеду из Москвы. В Якутию. Года на три. Подзаработаю. Определюсь и жизни. Там и решу, что дальше делать. Ребята, если вы не против, пусть с вами останутся. Я весь заработок высылать буду, — попросил тихо.

Он ожидал спора с отцом. Но тот обдумывал сказанное.

— Я весь город исколесил. Искал работу. Но ничего не нашел. Даже в школе парашютистов был. Инструктором хотел устроиться. Но там все занято, — сказал, оправдываясь.

Старики промолчали. А на следующий день суд признал его брак с Настей расторгнутым. Оставили на воспитание Федору старшего сына, а младшего — Насте.

— Собственно, дети будут общаться. Ведь это решение — чисто условное. Может, и вы подумаете, помиритесь потом. Когда успокоитесь, — предположил судья. И, подав руку Федору, сказал искренне: — Я обязан так говорить. А если честно, восхищаюсь выдержкой! Ни разу не сорвался на оскорбление. Хотя это было бы и закономерно. Стерва баба! Дрянь! И я с такою бы не помирился. Но тебе работу надо найти! Может, лучше уехать на время? Чтоб память остыла. А годы сами сгладят все.

Федор пришел с процесса задумчивый. Подсел к отцу. Заговорил с ним:

— Развели нас. Детей разделили. Чтоб никому не было обидно.

— Ну и дела! Кто б мог додуматься до такого Это же дать повод той дряни постоянно сюда совать свой нос.

— Если уеду, она всякий интерес потеряет. И забудет о детях. Но главное, что фамилию нашу не будет позорить.

— Езжай! На год отпускаю, — согласился отец. И Федор, наскоро простившись с родными, уехал в Якутию.

Кокорин вмиг назначил Никитина бригадиром лесорубов и, проведя с ним недолгий инструктаж, отправил в Усть-Миль с одним напутствием:

— Вживайся и держись!

Первые две недели Федор присматривался к бригаде, втягивался в работу, познавал ее сложности.

Физическая усталость, доводившая до изнеможения, не выматывала так, как постоянные неурядицы, ссоры и даже драки в той первой бригаде. Они вспыхивали по пустякам. Случались и по серьезному поводу. Пришлось не просто присмотреться. И уже через месяц четверых мужиков навсегда прогнал из палатки. Велел шоферу увезти их в райцентр, подальше от тайги и бригады.

Со многим мог смириться Никитин. Понимал и умел прощать человечьи слабости. Но когда четверо мужиков не в шутку — всерьез взялись играть в очко на зарплату тех, кто работал с ними, ушам не поверил. Схватил за грудки двоих. Их партнеры за топоры взялись. Поперли на бригадира буром:

— Ты положняк дал, что с нами дышишь? Мы на халяву никого не держим! — рявкнул недавний зэк по кличке Сифон.

И снова завязалась драка. Избитых, связанных мужиков покидали в кузов машины и навсегда увезли из тайги.

Но… Упала выработка. Нехватка людей сказывалась. Где взять лесорубов? Да и кто согласится по доброй воле ехать в таежную глушь, под бок к зверью и озверевшим людям?

Искать самому — не было времени.