Семья майора Лещева была в кредите по самое небалуй. Вот теперь и сын в кредите, парню двадцать, а он уже завяз подчистую, и только отцовская зарплата поддерживает его на плаву. Но у отца были и свои кредиты. Лещев вспомнил старую песню, которую любил напевать: «Ну а так как я бичую, беспартийный, не еврей, я на лестницах ночую, где тепло от батарей». Ночевать приходилось, конечно, не на лестницах, но в тесном казарменном общежитии. Как и герой песни, Лещев не принадлежал к правящей элите анклава. Хорошо, хоть к сорок пятому дню рождения перевели за периметр на внутренние посты, теперь хоть не приходится эшелоны охранять. Лещев плотно обосновался в легионе хранителей добра, но совесть услужливо и настойчиво подсказывала, что добра краденого.

Теперь нужно было проводить дорогих гостей до входа в бункер и вернуться к делам. До конца смены ещё два часа, а на сердце как-то муторно.

Володька с интересом осматривал окрестности, пытался прикинуть, что тут изменилось с прошлого прилёта. Группа сопровождения вела их мимо знакомого монумента: стоящие друг за другом тощие измождённые фигуры людей, складывающиеся, словно костяшки домино. У некоторых фигур отсутствовали головы, были выломаны руки.

— Крушители постарались, — заметил один из провожатых, — прорыв с Минской был, два года назад. Да и анклаву металл нужен, — проговорил он совсем тихо и, кажется, пряча глаза, не думая о том, что собеседник почти не видит их.

Шли по Аллее Партизан, затем свернули на Аллею Памяти. Тут и там ходили дозоры, были выкопаны траншеи. Было понятно, что у анклава Соколиной Горы несколько колец обороны: стены, сваренные из арматуры, старая техника, которую, очевидно, реанимировали после эпидемии, — всё было сделано по науке.

«Интересно, — подумал Володька, — эта пушка в рабочем состоянии или стоит здесь только для устрашения?» В любом случае, проверять мало кому хотелось, поэтому конфликты с анклавом Соколиной Горы были минимальны — да и кто станет спорить с монополистом в производстве огнесмесей? «Придёт и наше время — поспорим, заодно и проверим, как работают эти музейные экспонаты».

Наконец подошли к синагоге. Угрюмое строение напоминало ДОТ, смотрело на мир с немым укором и было наполовину погружено в землю. Надёжно они тут окопались…

— Стойте! — услышал Володька голос сопровождающего. — Про стандартную процедуру забыли?

— А не пора бы уже прекратить этот балаган? — огрызнулся Ивлев. — Мы здесь не в первый раз, да и торгуем много лет!

— Ничего не могу поделать, — виновато развёл руками командир провожатых, — приказ с самого верха…

— Вы хотели сказать, с самого низа, любезный? — с ухмылкой спросил Ивлев.

— Ну да… — совсем растерялся местный офицер.

Ивлев ещё раз победно улыбнулся, но тем не менее принял из рук одного из сопровождающих черный мешок.

«Мешок на голову и в подземелье к карликам. За тридцать три года люди так и не свыклись с тем, что всё руководство внизу и мир теперь наизнанку. Массара́кш, как сказал бы Умник».

Володьку и Ивлева вежливо попросили сдать оружие, а затем надеть на голову чёрные мешки из плотной ткани. «Шифруются наши партнёры, даже с теми, с кем торгуют не первый год». Затем так же вежливо подхватили под руки и скорее понесли, чем повели.

Володька припомнил старый видеоролик, своеобразную аудиовизуальную экскурсию по Поклонной горе.