Последние строки выдают в писавшем человека, получившего некоторое образование. Так оно и есть на самом деле, хотя преувеличивать не следует. Как все те, кто, в противоположности многим ненужным людям не получил при рождении готового состояния, я принужден был покончить с учением в четырнадцать лет, с тем чтобы самому зарабатывать себе хлеб. Ко времени объявления войны я был главным кассиром на фабрике сыромятных кож Лафуркад в По. Фабрика стоит на берегу Гавани Праздношатающиеся, которые с бульвара вдоль берега реки любуются нашими прекрасными Пиренеями, утверждают, что фабрика отравляет воздух ароматами, подобными тем, какие можно обонять в Париже, когда ветер дует со стороны д'Обервилье. В их заявлениях есть доля истины, но может ли это служить основанием, чтобы остановить процветающее предприятие?

Как видно будет из дальнейшего, мои познания по части счетоводства оказались для меня особенно полезными в тех приключениях, о которых я хочу рассказать; но были у меня познания и другого рода, менее утилитарные. В По есть прекрасное общество, устраивающее собрания, доклады и собеседования. На этих собраниях граждане — любители просвещения — делятся своей образованностью с детьми народа. За четыре года я посетил свыше ста собраний и каждый раз делал заметки, из которых составилось шесть прекрасных объемистых тетрадей в коленкоровых переплетах; я не переставая перечитывал их, пока не выучил наизусть. Да будет мне позволено привести здесь, в разбивку, названия некоторых бесед: «Шопенгауэр и музыка», «Теория разделения власти по Royer-Collard», «Бабеф и революционный коммунизм», «Александрийская философия и ее отношение к промышленности», «Способ орошения в Туа», «Вобан и полиорцетика в XVII веке» и т. д., и т. д. На этом я закончу перечень. Он достаточно показывает — насколько разнообразны сведения, которые мне удалось приобрести, и помогает уяснить — как сильно приходилось мне порой страдать, находясь под командой людей, менее, чем я, просвещенных.

Не желая оставлять в тени никаких существенных обстоятельств из моей довоенной жизни, я добавлю, что в июне 1914 года обручился со служащей почтовой конторы в Бенежаке. Не получая от меня известий в течение двух лет, она вышла замуж.

Оба мы были в отношении друг друга безукоризненно корректны.

Таковы воспоминания, которым я предавался на палубе «Жюльена Фраиссэ», на всех парах уносившего нас к неведомым землям. Опершись о снасти, я смотрел, как лунный свет металлическими бликами играл на темных волнах. В окна салона, отбрасывающие на палубу желтые пятна, я видел группу молодых офицеров за картами. Временами из трюма доносилось ржание. Должно быть, одна из наших фессалийских лошадок видела во сне родную страну.

Ночь была леденящая. На небе блистали незнакомые созвездия, словно грозди тронутого инеем винограда. Свернувшись в своем углу, на куче скользких канатов, я думал о капризах случая, о своенравности судьбы: четыре с половиной года тому назад в одном юго-словацком городе был убит австрийский эрцгерцог, а из-за этого — главный кассир завода Лафуркад в По, в форме ефрейтора конных стрелков, направляется в данный момент в одну из самых таинственных стран земного шара.

Английский отряд, совместно с которым нам предстояло действовать, уже прибыл в Трапезунд и, разумеется, расположился в лучшей части города. Обыкновенные рядовые помещались в таких комнатах, какие в отеле Гассион, в По, обошлись бы им не меньше чем в сорок франков в сутки. Я постараюсь в своем рассказе как можно меньше касаться политики, но, право, не могу не заметить, что приятно принадлежать к нации, умеющей так прекрасно устраивать свои дела.