Обычно люди думают, что я очень странная, и это иногда забавно. Хотя, наверно, «забавно» – неверное слово.
Ройбен присел на край постели, слушая ее.
– Я думала, что странность – это хорошо. И не потому, что мне нужно было как‑то защититься. Я считала, что это нечто, что нужно беречь и лелеять. Я провела уйму времени, шатаясь по барам, размещая оборудование, разбирая его, загружая фургоны, вытаскивая мать из туалетов, где она блевала в унитаз, – другие дети такого не делают. И иногда просто случались всякие волшебные вещи, которые я не могла контролировать. И все же так трудно принять, что ты действительно настоящий, – произнесла она с приглушенным благоговением.
Она вела разговор и даже выглядела нормально, уютно расположившись на кровати почти незнакомца.
– Ты по‑прежнему хочешь доставить мне удовольствие?
Улыбка Кайи была изумленной и несколько озадаченной.
– Конечно хочу.
– Было бы лучше, если бы ты этого не хотела, – произнес Ройбен, колеблясь и пытаясь найти способ как‑то снять чары. – Было бы лучше, если бы ты действовала согласно собственным желаниям.
Кайя села и пристально поглядела на него.
– Ты так считаешь? Неужели ты не хочешь вернуться домой?
– К Летнему Двору?
Несколько долгих мгновений он обдумывал ее вопрос, а потом покачал головой.
– Некогда я желал этого, как ничего иного. А теперь я думаю, что оказался бы среди них нежеланным чужаком, а даже если и нет, то вряд ли мы поладили бы.
– Ты не такой, как все о тебе говорят, – промолвила Кайя, глядя на него так пронзительно, что он не нашел в себе силы встретить ее взгляд. – Я знаю, что ты не такой.
– Ты ничего не знаешь обо мне, – возразил рыцарь.
Он хотел вырвать веру из ее души сейчас, чтобы не видеть выражения лица Кайи в тот миг, когда он, Ройбен, предаст ее.
Он хотел сказать, что она невероятно соблазнительна, даже наполовину околдованная и покрытая синяками и царапинами, и что она совершенно не осознает, что ее жизнь оборвется не позже рассвета. Интересно, подумал он, что она ответит на такое признание.
Вместо этого Ройбен заставил себя усмехнуться.
– Позволь, я объясню снова. В Сонме Зимнего Двора многие относятся к смерти и крови безразлично или как к забаве. Но пребывать в этом Сонме не только кара. Никневин владеет древними секретами, сокрытыми в недрах пещер и топей. Сумрак содержит в себе столько же истин, сколько рассвет, быть может, больше, потому что их не так легко воспринять. Нет, не думаю, что мое возвращение будет приветствоваться, теперь, когда я видел это.
– Но они… – начала Кайя, и Ройбен поднял руку, чтобы прервать ее возражения.
– Мелкие сообщества фейри, несомненно, нуждаются во врагах, это придает цель их существованию. Подумай об ангелах Мильтона. Не был ли Бог мудр, дав им дьявола, с которым они могли бы сражаться?
Несколько мгновений Кайя молчала.
– Ну ладно, ты говоришь, что Летний Двор нуждается в том, чтобы ненавидеть Зимний Двор. Но значит ли это, что ты здесь не всех считаешь плохими?
– Я не могу придумать такого оскорбления, которого не заслужила бы Зимняя королева, но в некоторых ее придворных я видел доброту. Больше доброты и мудрости, чем я мог от них ожидать.
– А какой противник есть у Зимнего Двора?
– И в этом тоже сходство с дьяволами просто поразительно. Они борются с собственной скукой. Это борьба, которая зачастую требует все большей жестокости и зла.
Кайя поежилась.
– А ты?
Ройбен пожал плечами. Он почти забыл, каково это – просто сидеть и беседовать.
– Я в каком‑то роде совершенно отдельное существо: не принадлежу ни к какому двору и не являюсь истинно вольным. У моей души слишком много владельцев.
Кайя села, подобрав под себя ноги, и схватила его за обе руки. |