Знатоки заверили Роберта, что холл в Бетч-Вейле безупречен, но для него он значил гораздо больше, чем просто нечто совершенное. По какой-то причине, которую он сам не мог себе объяснить, этот дом внушал ему чувство полного удовлетворения, как никакой неодушевленный предмет раньше. Временами Роберт Шелфорд ловил себя на мысли, что думает о доме как о живом существе. Он любил его, и это было истинной правдой.

Роберт прошел по холлу, ласково прикасаясь руками к вещам, поправляя картины. Кто-то окликнул его с верхней площадки лестницы, он остановился и поднял голову. По широким ступенькам спускалась невысокая полная чернокожая женщина со сморщенным от старости лицом.

— Привет, Зелли, что ты хотела? — Роберт Шелфорд тепло улыбнулся ей.

— Масса Роберт! Масса Роберт! — выкрикивала негритянка, спеша вниз. Одолев последние несколько ступенек, она подбежала к нему, часто дыша. — Масса Роберт, она приехала!

— Она? — резко переспросил Роберт и тут же понял. — Когда она приехала? Почему не дала мне знать?

— Она говорит, что послала телеграмму или вроде бы это сделала ее горничная. Наверное, она послала ее не по тому адресу. Эта горничная — глупая женщина, я уже поняла. От нее не будет никакого толка!

— Не беспокойся о служанке, — раздраженно сказал Роберт. — Где она сейчас?

— В комнате для гостей. Я спросила, не хочет ли она чего съесть или выпить, но она отказалась. О, масса Роберт! Она такая красавица!

Зелли продолжала говорить в пустоту, потому что Роберт уже пересек холл и большими шагами направился по широкому коридору, ведущему к комнате для гостей. У двери он остановился на мгновение, чтобы немного успокоиться, затем, сделав глубокий вдох, повернул ручку и вошел.

Это была большая комната с огромным окном, выходящим на озеро. Солнце светило сквозь ромбовидные витражи, и девушка, стоявшая в его лучах, как показалось Роберту, вся светилась, словно была пришельцем из другого мира. Она повернулась, и он увидел ее лицо. Закрыв дверь, он медленно направился в ее сторону. Остановившись рядом с девушкой, мгновение смотрел на нее в полном молчании.

Девушка была не очень высокой, но идеально сложена, и лишь ее глаза, окаймленные тяжелой бахромой ресниц, казалось, нарушали общую картину — они были слишком большими для сердцевидного хрупкого личика. Девушка сняла шляпу, и солнце пронзило красновато-золотистыми лучами ее темные волосы. Кожа цвета магнолии выдавала в ней уроженку Южной Америки — только там можно встретить этот оттенок у самых красивых и юных женщин. Она была очень молода, но имела осанку и утонченность, совершенно недоступные англичанкам того же возраста.

Она ждала, не смущаясь и не удивляясь испытующему взгляду Роберта. Затем, наконец, сказала улыбнувшись:

— Я Микаэла.

— А я… я твой отец. — Голос Роберта споткнулся на последнем слове.

Микаэла протянула руку, маленькую, нежную, с длинными тонкими пальцами. Роберт нежно подержал ее в обеих руках, затем поднес к губам.

— Добро пожаловать домой! — просто произнес он.

Микаэла вновь улыбнулась, и Роберту показалось, что он никогда не видел ничего более прекрасного: ее красота, оживленная улыбкой, была еще более совершенной, чем в покое.

— Я понятия не имел, что ты приезжаешь сегодня, — сказал он, — иначе бы ждал у порога. Как ты добралась? Я не ожидал тебя по крайней мере до будущей недели.

— Прилетела из Нью-Йорка, — ответила Микаэла. — Знаю, было решено, что я прибуду на корабле, но я плохо переношу качку. Так что я предпочла воздух. Это было отличное путешествие, вот только служанка плакала всю дорогу — боялась, что каждая следующая минута окажется для нее последней.