Я застыла на месте.

– Что ты тут делаешь? – Старая лисица подошла ближе, неловко переставляя лапы по траве.

В том, как она двигалась, было что то неправильное, какая то напряженность в бедрах. Я заметила слизь в уголках ее глаз, один из них был открыт лишь наполовину.

– Ты болеешь? – спросила я.

Старая лисица прищурилась, глядя на меня:

– А тебе какое дело?

Неподалеку взвизгнул манглер, какой то бесшерстный завыл песню, лишенную мелодии.

– Я просто… – Слова застыли у меня на языке.

Я с трудом скрывала разочарование. Я думала, она будет поласковее.

Старая лисица развела широкие уши в стороны:

– Ну так что тебе нужно?

Я хотела сделать шаг вперед, но передумала.

– Меня зовут Айла, и я ищу своих родных. Моих маму, папу и брата Пайри.

Мои слова почему то разозлили ее.

– Пайри? – рыкнула она. – Я уже сказала тебе, что не знаю его. Убирайся отсюда!

Я все так же стояла на месте, но все мое тело приготовилось бежать. Волка, сидевшего в клетке, переполняла сила, но в глазах этой старой лисицы я видела нечто куда более тревожащее. За ее дряхлостью таилась злоба.

Что говорила мне мама? «Никогда не охоться на кошку – кошка будет драться».

«Но они же такие маленькие! – возразила я тогда. – Они слабее лисиц».

Мама посмотрела на меня строго: «Дело не в силе существа, не в его возрасте или размере. Если ты видишь в его глазах готовность сражаться, оставь его в покое. Лисья охота не груба и не жестока. Злобные когти проливают кровь».

Я припомнила этот разговор и почувствовала легкое беспокойство. С этой старой лисицей я не была в безопасности. Наверное, я могла убежать от нее, даже с поврежденной лапой, но если она меня поймает, то будет очень жестокой.

«Злобные когти проливают кровь».

Я постаралась не выдать своего страха, когда ответила старой лисице:

– Вообще то, ты мне ничего не говорила. И я не уйду, пока не уйдешь ты.

Она посмотрела на меня с изумлением, выставив клыки. Резкий запах достиг моего носа. Я вспомнила, как однажды нашла миску с белой водой во дворе около норы бесшерстных. Когда я захотела попробовать ее, мама остановила меня. «Это молоко, – пояснила она, – но оно уже нехорошее». На жидкости выступали пузырьки, похожие на шарики жира. Мой нюх подтвердил, что мама была права. От запаха у меня даже усы съежились, а к горлу подступила тошнота.

Тот же самый запах прилип к старой лисице – запах прокисшего молока.

– Оставь меня в покое, детеныш!

Шерсть зашевелилась у меня на спине. Одна из задних лап слегка задрожала, и я крепче прижала ее к земле.

– Нет, пока я не найду их.

– Здесь никого нет. Это моя территория. Все, что ты здесь видишь, – мое. Вечно у меня пытаются что то украсть, забрать мою еду. Сколько раз тебе повторять? Убирайся!

Мои уши прижались к голове. Уже второй раз за эту ночь меня обвиняли в воровстве!

– Мне не нужна твоя еда! Я хочу найти Пайри и родителей. У моего брата необычный мех, с серебристыми и золотистыми пятнами.

Старая лисица мрачно уставилась на меня. Ее хвост бессильно повис, перестав нервно крутиться. Язык рассеянно устремился к полузакрытому глазу, но не дотянулся до него. Она хрипло пробормотала:

– Ты приходишь. Ты спрашиваешь о Пайри. Ты уходишь. Ты приходишь. Когда ты оставишь меня в покое?

Я начала подозревать, что из за возраста и плохого здоровья в голове у старой лисицы все перемешалось. Я вдохнула запахи ночи: трава, земля, ядовитое облако над дорогой смерти, нездоровое дыхание несущихся по ней манглеров… В воздухе не было запахов Пайри, не было ничего напоминающего о маме, папе или бабушке.