— Где мои вещи?

Оникс кивнула на деревянный сундук в углу.

— Вы обещали заплатить, если мы поможем вам, — напомнила она.

— Разве монахини скорби не обязаны помогать страждущим? — с легкой насмешкой спросил он. — Без вознаграждения?

Оникс нахмурилась, глаза ее гневно сверкнули.

— Мы обязаны помогать уйти через врата, — резко сказала она, — а не выхаживать больных! Мы не целители, а провожающие!

Брюнет вдруг подался вперед, настойчиво всматриваясь в ее глаза. Оникс не понимала его странного напряженного внимания, но это испугало ее. Она отодвинулась чуть дальше.

— Сними маску, — чуть хрипло снова сказал он.

Девушка отошла еще дальше. О Небесные Заступники, да она подобрала сумасшедшего! Она ведь уже сказала, что не снимет, да и не бывало желающих любоваться на лицо, изъеденное марью, а он все равно настаивает! Зачем?

— Я заплачу тебе, — так же хрипло сказал он, — заплачу. Не бойся. Подойди.

Оникс покачала головой, уже жалея, что связалась с этим странным сумасшедшим. Лучше бы оставила его на дороге! К счастью, приковыляла колченогая Бета, принесла свежие тряпицы и грибную похлебку для раненого. Пока она бормотала что-то себе под нос, расставляя на шатком столике еду, Оникс выскочила за дверь, чувствуя, как прожигают ей спину зеленые глаза.

В последующие дни Оникс старалась не заходить в комнату, где лежал незнакомец. Его странное поведение испугало ее, непонятный блеск глаз, властный голос. Она ежилась, вспоминая это, и уже в сотый раз жалела о своем решении и милосердии. Хотя, положа руку на сердце, спасая чужака, она руководствовалась вовсе не милосердием, а обычной практичностью. В обители остро не хватало средств на самые простые вещи, на еду и мыло. Монахини перебивались с сухих лепешек на воду, собирали на склонах ягоды и грибы, корешки да белый мох, пригодный в пищу. Порой Оникс удавалось подстрелить зайца или утку, с детства у нее был острый глаз, а обращаться с арбалетом она научилась, кажется, раньше, чем ходить. И во многом благодаря девушке монахини еще не отправились следом за теми, кого провожали.

Сегодня Оникс тоже решила поохотиться. С вечера похолодало, несмотря на конец лета, в горах было прохладнее, чем в долине, а с вершин уже тянуло осенней сыростью. Так что поверх платья Оникс накинула короткую безрукавку, подбитую мехом собственноручно убитой лисицы.

Она отправилась на северный склон, туда, где заприметила следы русаков, надеясь, что Небесные ей помогут и удастся подстрелить парочку. Но, увы, сегодня удача отвернулась от девушки. Все шесть выпущенных арбалетных болтов остались лежать на земле без добычи. Оникс горестно вздохнула. Старая Марвея стала совсем плоха, подслеповатые глаза монахини уже почти не открывались. Последние дни она все больше проводила, сидя на восточном краю обители, рассматривая раскинувшуюся внизу долину невидящим взглядом. Оникс боялась. Она знала эти признаки надвигающейся смерти, смирение умирающего, взгляд внутрь себя, рассматривающий события своей прошедшей жизни. Страшные признаки ухода. Но все еще надеялась отвоевать для монахини, вырастившей ее, хоть несколько крох уходящего времени.

Поэтому так важно было вернуться с добычей. Из одного зайца можно наварить похлебки на всю обитель, накормить десяток отощавших худых старух сытным бульоном…

В кустах мелькнула серая тень, и Оникс вскинула арбалет, уже понимая, что опоздала, не успеет… Черная сталь просвистела возле ее плеча, и заяц упал, сраженный кинжалом. Оникс отпрыгнула и в страхе обернулась. Чужак, незнакомец, который, как она полагала, лежал в обители, стоял в трех шагах от нее и рассматривал зелеными глазами. На нем были рубаха и штаны, отстиранные Оникс в речке. Как она не услышала его шагов? Как он смог подойти так близко, а она даже не заметила?

— Забирай добычу, — с усмешкой сказал мужчина.