Эскогер встал из-за стола, вышел из кабинета в лабораторию и огляделся по сторонам - никого, только перемигиваются индикаторы на контрольных панелях. Тогда он подошёл к дверям, брезгливо оттолкнул тележку - она послушно и бесшумно отъехала вбок, освободив дорогу, - и перешагнул порог главного зала.

Огромный зал был пуст. Профессор Эскогер подошёл к ограждению, тянувшемуся по всему периметру зала, - в мёртвой тишине звук его шагов показался ему грохотом выстрелов - и посмотрел на бесконечные ряды шестиугольников, складывавшихся в гигантские соты.

Крышки ячеек светились разным светом, от темно-синего до ярко-красного - процесс шёл непрерывно. В нескольких десятках из многих тысяч искусственных утроб клоны уже дозрели, их пора было вынимать, но какой в это смысл, если они уже не нужны - через час с небольшим Хозяева покинут Город. На какое-то мгновение Алу Эскогеру стало жаль этих ущербных существ, вызревавших под разноцветными шестиугольными плитами, - как ни в чём не виноватых детей, которых бросают жестокосердные родители, зачавшие их только ради удовольствия, сопровождающего процесс зачатия. Эта жалость была нелепой; старый эл помотал головой, и тут его щеки коснулось ледяное дуновение.

Он вздрогнул и поднял голову. В Инкубаторе кроме него был кто-то ещё - или что-то? Профессор услышал еле различимый многоголосый шёпот: "Ненавижу… Ненавижу… Ненавижу…". А потом одна из красных плит-крышек взорвалась и разлетелась осколками.

Из вскрывшейся ячейки ударил мутный фонтан; густая бурлящая жидкость залила соседние шестиугольники. Показалась голова штампа, затем руки. Клон неуклюже вылезал из своего колодца, оставляя на плитах пятна слизи. Глаза биоробота были закрыты, однако он явно видел цель, словно уже обладал самостоятельным разумом. Профессор замер, не в силах отвести взгляд от этого жуткого зрелища.

Лопнула вторая крышка, третья, а затем они начали рваться десятками и сотнями, как будто в Инкубаторе началась какая-то непонятная цепная реакция. Вслед за красными ячейками вскрывались оранжевые, жёлтые, зелёные, и к уже сформировавшимся клонам добавлялись уродливые создания, лишь отдалённо напоминавшие людей. И всё-таки они выползали из колодцев, опираясь на скрюченные подобия конечностей, а иные и вовсе перетекали, словно неправдоподобно громадные слизни. И нёсся по главному залу шёпот, становившийся всё громче и громче: "Ненавижу… Ненавижу… Ненавижу…".

У Эскогера встали волосы дыбом и перехватило дыхание от ужаса. Он не понимал, что происходит, но чувствовал - это смерть, неотвратимая и беспощадная. А умирать старый эл не хотел, несмотря ни на что, и когда первый штамп, шлёпая по плитам мокрыми босыми ногами, оказался от него в нескольких шагах, главный генетик Города очнулся от ступора.

Он кинулся к выходу из Инкубатора, споткнулся, упал, торопливо вскочил и побежал дальше, но увидел, что к выходу ему не пройти: клоны - человекоподобные и бесформенные - уже перелезли через ограждение и расползались по всей окружности зала. И тогда Эскогер бросился обратно в лабораторию в безумной надежде спрятаться там, прекрасно при этом понимая всю тщетность такой попытки.

Тяжело дыша, он влетел в лабораторию, задвинул дверные створки и подкатил к ним всё ту же злополучную тележку - ничего более подходящего не попалось ему на глаза. Затем он кинулся в кабинет, вспомнив, что в его рабочем столе лежит разрядник - оружие, которое полагалось по статусу всем элам. Но, ещё не добежав, услышал за спиной хруст и обернулся.

За прозрачной стеной, отделявшей лабораторию от главного зала, толпились чудовищные дети Инкубатора; и один из них, полностью сформировавшийся, огромный и мускулистый, выдавливал стену. Профессор знал физические возможности штампов, но знал он и то, что стена была рассчитана с большим запасом - её не мог сломать ни один клон. А сейчас на его глазах истекающий слизью биоробот выдавливал её играючи, словно хрупкое оконное стекло.