– М-м-м… В том смысле, как ты их себе представляешь, – нет. У нас есть целители, несколько лекарей и костоправов…

Тут Охотник закашлялась и поморщилась. Из угла рта у нее поползла струйка ярко-красной крови. Маркиз подошел чуть ближе.

– Ты свою жизнь где-нибудь прячешь, Охотник? – спросил он.

– Я охочусь, – пренебрежительно прошептала она. – Мы такого не жалуем… – Она с усилием втянула в легкие воздух, потом выдохнула, будто даже такая простая задача становилась ей не по силам. – Ты когда-нибудь сражался копьем, Ричард?

– Нет.

– Возьми его, – прошептала она.

– Но…

– Сейчас же! – Голос у нее был тихий, но настойчивый. – Подбери из грязи. Возьми за тупой конец.

Ричард подобрал упавшее копье. Взял за тупой конец.

– Ну, это я и сам бы сообразил.

– Знаю. – По ее лицу скользнула тень улыбки.

– Послушай, – сказал Ричард, не в первый уже раз чувствуя себя единственным нормальным человеком в этом сумасшедшем доме. – Нам нужно затаиться. Может быть, тварь уйдет. А мы попытаемся найти для тебя доктора.

И не в первый раз человек, с которым он говорил, не обращал на его слова решительно никакого внимания.

– Я совершила дурной поступок, Ричард Мейхью, – печально прошептала она. – Очень дурной. Потому что мне слишком уж хотелось стать тем, кто убьет Зверя. Потому что мне нужно было копье.

А потом – вопреки всей вероятности и законам физического мира – она начала подниматься. Ричард даже не представлял себе, насколько ей тяжело, как не мог вообразить себе, какая ее терзает боль. Правая рука у нее бесполезно висела, через разорванную кожу жутковато торчал белый обломок кости. Из раны в боку лилась кровь. Сама ее грудная клетка выглядела… не так, как положено.

– Не смей! – тщетно зашипел он. – Ляг обратно.

Левой рукой она вытащила у себя из-за пояса нож и, переложив его в правую, сомкнула на нем пальцы Ричарда.

– Я совершила дурной поступок, – повторила она. – Теперь я заглажу свою вину.

Тут она начала напевать себе под нос. Пение без слов становилось то звонче, то глуше, пока она не нашла ноту, на которую откликнулись, от которой завибрировали стены, трубы и пол под ногами. И эту ноту она повторяла, пока на нее не откликнулся эхом, наверное, весь лабиринт. А потом, затянув со свистом воздух в раздавленную грудную клетку, она крикнула:

– Эй! Зверюга! Где ты?

Ответом ей была тишина. Никаких звуков, только мерное капанье воды. Даже комары примолкли.

– Может… может, он ушел… – сказал Ричард, сжимая копье так, что больно стало рукам.

– Сомневаюсь, – пробормотал маркиз.

– Ты где, ублюдок?! – выкрикнула Охотник. – Боишься?

Тут впереди раздался глухой рев, и Зверь атаковал снова. На сей раз не было места для ошибки.

– Танец, – прошептала Охотник, – танец еще не станцован.

И когда, опустив рога, Зверь бросился на нее, она крикнула:

– Давай, Ричард! Ударь! Снизу вверх! Ну!

А Зверь врезался в нее, и ее крик превратился в бессвязный вопль.

Ричард видел, как Зверь вылетел из темноты на свет «факела». Все происходило как в замедленной съемке. Как во сне.

Это было как во всех его снах.

Чудовище было так близко, что он ощущал его звериный, отдающий дерьмом и животным запах, ощущал жар гигантской туши.