Его нервировала такая реакция. Он явно этого не ожидал.

— Послание получил? — спросил он.

— Ты об этом, что ли? — крикнул я, вытаскивая конверт из кармана брюк. Потом взял и демонстративно разорвал его вместе с содержимым надвое, а затем — на мелкие кусочки. К этому времени Трент находился менее чем в десяти ярдах. Я подбросил клочки бумаги в воздух, они приземлились у самых его ног.

— А теперь вали отсюда! — громко закричал я.

— Перестань орать, — сказал он.

— С какой такой стати? — еще громче прокричал я, голос эхом разнесся у стен здания. — Что, испугался, да?

— Заткнись, — злобно прошипел он.

Но я не унимался, мало того, даже грозно взмахнул одним из костылей.

— Я заткнусь, когда ты отвалишь и оставишь меня в покое!

Он нервно сжимал и разжимал кулак правой руки. Возможно, уже пожалел, что не захватил с собой бейсбольную биту.

— Делай, что тебе сказано, — еле слышно, но угрожающе произнес он, точно хотел компенсировать мою крикливость.

— Это почему? — снова громко крикнул я. — С какой такой радости? Кому это надо, а? На кого работаешь, подонок ты эдакий? Убирайся, и чтоб никогда в жизни я больше тебя не видел и не слышал! Не смей высовываться!

Тут уже многие обернулись на нас, а один мужчина остановился и уставился на Джулиана Трента. Тот, похоже, занервничал.

— Ты об этом пожалеешь, — прошипел он сквозь крепко стиснутые зубы, — Еще как пожалеешь!

С этими словами он развернулся, прошел мимо ворот и уставившегося на нас зеваки и направился по Теоболд-роуд в сторону Клеркенвелла. Я стоял еще с минуту, глубоко втягивая ртом воздух. И думая, что совершил большую ошибку. Возможно, Трент прав, я еще пожалею об этом. Но подчиниться сразу и безоговорочно — нет, это не выход. Я не допущу, чтоб мне диктовали условия, и отец, и Элеонор тоже не допустили бы. Сдаться под угрозами — это означает, что в будущем последуют все новые и новые. И Джозеф Хьюз, и Джордж Барнет сдались по первому же требованию, и к ним пришли снова.

Я понимал, что на протяжении последних нескольких месяцев испытывал самые противоречивые чувства, думая о процессе над Стивом Митчеллом. Если его признают виновным, Джулиана Трента или того, кто за ним стоит, мне бояться нечего. Если оправдают и освободят, я могу ходить с высоко поднятой головой и радоваться тому, что правосудие восторжествовало. И одновременно — опасаться мести.

И тут вдруг я почувствовал, как важно для меня выиграть этот процесс. Если Митчелл невиновен, а я был в этом уверен, тогда мне придется найти способ доказать это. И одновременно я должен выяснить, кто же совершил убийство.

Пока что я не сомневался: его признают виновным просто потому, что нет никаких доказательств обратному. Но даже косвенных свидетельств будет достаточно, чтоб вселить сомнения в умы и души присяжных. Да, ДНК Митчелла на месте преступления обнаружено не было, зато кровь Барлоу и ДНК Митчелла нашли на сапогах последнего и в его машине — одно это сильно осложняло позицию зашиты. Будь я обвинителем по делу, то в вынесении вердикта «виновен» не сомневался бы. Даже сэр Джеймс Хорли, королевский адвокат, который должен возглавить защиту, был уверен в виновности своего клиента и предлагал мне навестить его в тюрьме и уговорить сделать чистосердечное признание. И еще у меня создалось впечатление, что сэр Джеймс уже был не рад, что взялся за это дело, и предпочел бы назначить меня вести его. А потому я подозревал, что он найдет вескую причину не ехать в Оксфорд в первый день слушаний, а затем использует это как предлог и вовсе не принимать участия в процессе. Что вполне меня устраивало.