Он с интересом посмотрел на заброшенный сад, тоже не очень обычный: как и машина, он не был похож на голландский. Кажется, дело доставит ему удовольствие.
— Обойдем дом сзади. Я хотел бы попасть внутрь; этот дом меня интересует.
Задняя сторона дома ничего не сулила: никаких удобных открытых окон, дверь выглядела непристойно прочной, если пнуть ее, то хуже от этого будет только ноге. Он бродил вокруг; все в порядке, ничего разбитого, поврежденного. Наверняка, взлома тут не было.
— Как же попасть внутрь? Ну-ка, посмотрим. Дайте мне на минутку ваш фонарик. Ага, кухня… Шпингалет на этом окне чуточку выступает; похоже, что он не совсем вошел в паз. А что, если мы подергаем его немножко… Может отойти. — Он щелкнул лезвием ножа и стал деловито ковырять окно. — Нет подходящей точки опоры, но оно все-таки поддается… Нужно что-то покрепче, ну-ка посмотрите в багажнике моей машины… Да, теперь лучше; теперь можно просунуть подальше… Порчу раму… Ага, пошло.
— Мы чертовски шумим, — сказал с беспокойством минхер Фогель.
— Действительно, это наглость с нашей стороны. — Ван дер Вальк поставил колено на подоконник, подтянулся и со стуком свалился в комнату. — Дьявольски удачливый вышел бы из меня грабитель. Ключ в двери, подождите, я отопру.
Они дошли до столовой. Молчание встречало их повсюду; дом был чист, прибран и не пах затхлостью. Ван дер Вальк открыл дверь столовой, зажег свет и так и застыл на месте с вытянутой рукой. Из-за плеча выглядывал Фогель, тяжело дыша разинутым ртом.
Ощущение страха, волнения, шока при виде мертвого тела там, где никого не ожидаешь увидеть, — сколько бы раз ты раньше их ни видывал. Профессиональное возбуждение, инстинктивное, натренированное переключение наблюдательности «на высшую скорость» и повышенная восприимчивость. Чувство удовлетворения от того, что не ошибся — это будет интересное дело. Ван дер Вальк ощутил все это; но в то же время действительность резко одернула его. Вот человек, который несколько часов назад был живым, дышащим, с живыми глазами, ушами, носом, со своей общественной жизнью и жизнью частной, и со своей внутренней, скрытой от всех жизнью. И теперь он лежит, как мешок, готовый к тому, чтобы его толкали и трогали, фотографировали, раздевали и щупали. Чтобы, наконец, быть поданным в горячем виде на завтрак пяти миллионам буржуа. Вращается теперь в пространстве, вместе со скалами, камнями и деревьями. Без движения, без усилий.
— Спокойнее, — сказал ван дер Вальк. — Мы вломились сюда, как мужики, теперь нам придется ступать чуточку полегче.
Поглядев на шторы, он включил больше света. Мужчина лежал наполовину в кресле, наполовину на полу, лицом вниз, со свесившейся головой, расслабленный. Ван дер Вальк мягко прокрался вперед, дважды обойдя вокруг кресла кошачьей походкой. Комок вздувшейся на шее вены был жирным и страшным, как у свиньи, висящей в морозильнике мясной лавки. Он вовсе не был расслабленным, он был закостеневшим и скрипучим под своей мягкой одеждой. Ван дер Вальк отошел к двери, все еще ступая, как кот, и с любопытством втягивая носом атмосферу смерти.
— Ладно, сынок, мчитесь назад в отделение и заставьте этих напыщенных типов пошевелиться. Это их разбудит. Мне нужна вся вспомогательная служба, врач, санитарная машина, аварийная бригада. Фотографии, отпечатки, ребята с инструментами; тут понадобится вся современная техника. — По его голосу трудно было судить, такой ли уж он страстный поклонник современной техники. — И мне немедленно нужен полицейский в форме, чтобы он стоял у входа и не пускал сюда народ и чтобы никаких грязных пальцев на этой машине.
Минхер Фогель имел возбужденный вид, ван дер Вальк выглядел взволнованным не больше, чем кондуктор трамвая, принявший фунтовую бумажку за четыре пенни. |