— Ух, — устало выдохнул я и вытер пот со лба. — Наконец-то с этим покончено. Пошли в дом, освежимся.

Я поставил совок на место. Николь, Лорен и я приготовили себе холодного яблочного сока и устроились перед телевизором.

Вскоре мы услышали, как по гравию подъездной дорожки шуршат колеса папиного автомобиля.

Лорен встрепенулась.

— Мне пора домой. Увидимся позже, ребята. — Она засеменила к черному ходу. — Удачи! — крикнула она, не оборачиваясь. Дверь за ней захлопнулась.

Я заерзал на стуле и посмотрел на Николь.

— Как ты думаешь, папа очень рассердится? Он нашел доисторическое существо, привез домой, а мы его выпустили на волю. Неплохо, а?

Николь вздрогнула.

— Может быть, нужно рассказать ему все как было и тогда он не рассердится? Папа будет даже рад, что с нами ничего не случилось.

— Хм… Посмотрим.

Входная дверь распахнулась.

— Дети! — крикнул папа с порога. — Я вернулся! Как там наш снежный человек?

29

В тот вечер мы рано сели ужинать. Все были подавлены случившимся.

— Я рад, что вы целы и невредимы, — в пятый раз повторил папа. — Это главное.

— Ага, — сказала Николь, жуя свою пиццу.

— Угу, — тихо добавил я. Обычно я ем по три куска. Но сегодня едва осилил один. И оставил корочку на тарелке.

Бедный папа. Он так старался не показать, что расстроен из-за потери ужасного снежного человека. Но мы с Николь видели, как ему плохо.

Папа уронил недоеденный кусок пиццы на тарелку.

— В музее естественной истории я скажу, что отдам им все фотографии.

— Фотографии лучше, чем ничего, — сказал я.

— Что ты говоришь? — воскликнула Николь. — Да этим фотографиям цены нет! Они потрясут весь мир!

Папа оживился.

— Это верно. Я говорил о них кое с кем на телевидении. Там пришли в дикий восторг.

Он встал и понес свою тарелку к раковине.

— Думаю, мне нужно пойти в лабораторию и проявить пленки прямо сейчас. Работа поднимет мне настроение. Разумеется, эти фотографии будут иметь исторические значение. Историческое!

Я был рад, что папа воспрял духом. Нам с Ни-коль тоже не терпелось увидеть фото, и мы по-шли за ним.

Пока папа проявлял негативы, мы тихо сидели под красным фонарем. Наконец он стал вытаскивать из ванночки с раствором первую партию отпечатанных снимков.

Мы с Николь наклонились вперед, чтобы лучше разглядеть фотографии.

— Ничего не понимаю! — удивленно воскликнул папа.

Снег. Снег, и больше ничего. Десять снимков со снегом.

— Странно, — пробормотал папа. — Не помню, когда я это снимал.

Николь сверкнула на меня злобным взглядом. Я понял, о чем она думает.

Я поднял руки вверх, как бы показывая, что невиновен.

— Я тут ни при чем. Клянусь!

— Лучше бы ты этого не делал, Джордан. У меня нет желания участвовать в розыгрышах.

Папа повернулся к ванночкам с растворами и проявил еще одну партию фотографий. Мы с нетерпением наблюдали, как он их вытаскивал и стряхивал с них воду.

Снова снег. Один только снег.

— Этого не может быть! — вскричал папа. — Ужасный снежный человек должен стоять вот здесь. — Он показал пальцем.

Его руки тряслись, когда он взял остальные негативы и начал рассматривать их на свет.

— Снимки тундры вышли отлично, — объявил он. — Собаки, сани, стадо оленей — всё есть.