Раза в два. Глория никогда не питала приязни к Маркусу и не скрывала этого. Кэндис это было только на руку: по крайней мере, в ее окружении была хоть одна девица с мозгами, которая не пыталась увести у нее Маркуса. «Держи свое сокровище при себе. Подальше от меня. Чтобы я не видела его самодовольной физии, а то так и хочется расцарапать, да так, чтобы на всю жизнь запомнил... презренный. И не сердись. Это же тебе самой выгодно, верно?»
Глория была абсолютно права, и Кэндис это знала. С Глорией ей приходилось невыносимо трудно, когда они с Маркусом жили мирно и счастливо, но стоило им поссориться, как Глория с ее независимой точкой зрения становилась незаменимым собеседником.
— Привет, дорогая! Ну как ты там? — беззаботно поинтересовалась Глория. — Все оплакиваешь своего бывшего, этого подонка на крутой тачке? Чтоб ему разбить ее в хлам...
— Привет. Нет. Не оплакиваю. Скорее даже наоборот. Мечтаю побывать на его похоронах, — отозвалась Кэндис.
— Эй, ты там в порядке? Ничего не обкурилась?
— Нет.
— И не пьяная?
— Нет.
— У-у-у... А в чем дело? Ваш семейный доктор оказался фанатом транквилизаторов?
— Я не сплю третьи сутки.
— Ты что, рехнулась?
— У меня не получается.
— Не ври. Ты пытаешься с кем-то его забыть, так?
— Глория, не говори глупостей... — Кэндис начала жалеть, что подняла трубку.
Да, это не Маркус, а толку с того? Все равно скандал. Конечно, они с Глорией потом помирятся, и помирятся очень-очень быстро, но... Можно же было и как-то иначе!
— Эй, и хватит там топиться в море жалости к себе, слышишь? Это недостойная смерть. К тому же я не верю, что моя жизнелюбивая подруга Кэндис вздумает покончить с собой из-за этого мерзавца.
— Берешь меня на «слабо»? — улыбнулась Кэндис.
— Даже и не думай! Лучше скажи мне, у тебя там стены «дышат»?
— Что-о?
— Ну я слышала, что если больше суток не спать, то возникает такой эффект восприятия, будто стены «дышат»: сжимаются и разжимаются, сжимаются и разжимаются.
Кэндис критически оглядела пространство вокруг себя. Стены отказывались проявлять признаки жизни, и это было хорошо, Кэндис нутром чуяла, но вот мелкие предметы как будто мерцали — то проявлялись, то исчезали. Ей показалось, что она смотрит по телевизору плохо настроенный канал и изображение рябит и то и дело пропадает.
Она поделилась с Глорией своими наблюдениями, чем вызвала у подруги приступ энтузиазма.
— Надо же! — восхитилась Глория. — Я всегда хотела попробовать, это называется депривация сна.
— Так за чем же дело стало? — философски поинтересовалась Кэндис.
— Силы воли не хватает. Мало родители меня в детстве лупили и ставили в угол.
— А ты попроси. Лучше поздно, чем никогда, — устало посоветовала Кэндис.
— Угу. Папу попрошу. Пусть там даст знать кому надо, чтобы мне устроили «веселый уикэнд».
Глория отличалась очень мрачным чувством юмора. Кэндис ее шутки иногда коробили, но ей нравилось, что Глория с одинаковой жестокостью шутит над собой и над другими. Это честно.
— Ладно, я, собственно, чего звоню: хватит там страдать, пойдем лучше развеемся.
— Нет, Глория, извини, я не буду пить. Мне и так, без спиртного, не очень-то хорошо... Точнее, я как будто пьяная, причем все время. И не трезвею.
— А с чего ты взяла, что я приглашаю тебя пить?! — возмутилась Глория.
— Ну вспоминаю наши последние встречи...
— Никто не виноват, кроме обстоятельств, что каждая наша встреча в последнее время заканчивалась в каком-нибудь баре.
— Угу. |