Со стереотипом противопоставления доброго человеческого невежества и сухого, чуждого образования надо бороться, и его надо победить, если мы хотим, чтобы было кого заманивать в технологи и ученые.

Надежду вселяет тот факт, что существует целый жанр популярной литературы, в произведениях которого подразумевается, что ум заслуживает уважения. Это научная фантастика (см. главу 32).

Естественно, научно-фантастический рассказ может быть совершенно фривольным, например, можно придумать историю про человека, который случайно изобрел прибор, позволяющий ему видеть сквозь стены и сквозь одежду. Понятно, что с таким прибором в руках можно здорово повеселиться, но не более того. Научно-фантастическое произведение может иметь даже антинаучную направленность, как целый ряд опубликованных несколько лет назад рассказов о жизни после атомной войны, когда на Земле остались только разрозненные горстки одичавших людей. Такие рассказы наводят только на одну простую мысль — о том, что ничего подобного не произошло бы, если бы люди не совали свой нос в сложные научные материи, а жили бы себе просто и незатейливо.

Но все же в основе сюжетов значительной части фантастических произведений лежит процесс решения некоей технической проблемы, а главными героями их являются технически образованные люди.

Назову примеры из числа собственных книг. Вот один сюжет: группа ученых отправляется на другую планету, чтобы выяснить, отчего умерли все поселенцы из состава предыдущей экспедиции, хотя, казалось бы, условия на планете идеальны для жизни. Оказывается, что в планетной коре высоко содержание ядовитого бериллия, и поселенцы умерли от отравления.

Или вот еще: ученый-историк пытается получить разрешение администрации на использование государственной машины времени для сбора данных о древнем Карфагене. Получив отказ, он уламывает друга-физика построить ему собственную машину времени — с неожиданным и трагическим результатом.

В первом сюжете рассматривается проблема резкого роста научных данных и неспособности человеческого ума справиться даже с их частью. Во втором — описывается, что может стать с обществом, в котором единственным источником финансирования науки останутся правительственные гранты. Как видите, уровень жанра как такового несколько превосходит уровень низкобюджетных голливудских постановок с монстрами, которые принято именовать «научной фантастикой».

Но не так важен сюжет и его социологическая подоплека, как сам факт того, что, несмотря на то что отдельные ученые могут быть как героями, так и антигероями произведения, наука как таковая и образование как таковое всегда изображаются с симпатией. Научное исследование практически всегда предстает захватывающим процессом; его результат оказывается, как правило, положительным и для героев, и для всего человечества; а сами интеллектуалы-исследователи служат предметом для восхищения и подражания.

Разумеется, писатели добиваются такого эффекта не намеренно. Если бы они стремились к нему специально, то сюжеты отошли бы в их произведениях на второй план по сравнению с пропагандой, и публиковать такое никто не стал бы, а если бы и стал, то читателей у такой литературы все равно бы не нашлось.

Нет, это происходит почти незаметно. Писатель-фантаст думает в первую очередь о том, чтобы написать хорошее произведение, а во вторую — о том, чтобы заработать на нем денег, но в итоге неизбежно оказывается, что он просто не может не изобразить ум, образованность и научную карьеру в положительном свете. Это неизбежный побочный продукт научной фантастики.

Примечание. Когда эта глава была напечатана впервые, ее восприняли с потрясающим равнодушием.