– Но вы этого не сделали. Она передернула плечами.

– У меня не было иллюзий относительно его интереса ко мне. Я не собиралась за него замуж. Я не была в него влюблена. Но когда тобой восхищается человек столь необычный и столь... запретный – это такой восторг! Я иногда танцевала с ним, бросая вызов тем, кто сопровождал меня на балы. Я переглядывалась с ним на концертах и в театрах. Иногда, полагая, что меня к нему не подпускают, он умудрялся передавать мне записки. Я даже ответила ему, но только один раз. Мне было не по себе: ведь я вела себя... ужасно неприлично. Я была... очень глупа.

Скверно, подумал виконт. Она так долго подбирается к сути… И за все это время ни разу не взглянула на него.

– Просто очень молода, – сказал он.

– Но в конце концов я совершила нечто ужасное. – Кэтрин опять передернула плечами и надолго замолчала. Наконец снова заговорила:

– Мы оба оказались в Воксхолле, каждый в своей компании. Он пригласил меня танцевать, но сопровождающая меня компаньонка сказала ему – очень строго и твердо, – что я занята на весь вечер. Он передал мне записку через официанта, в которой просил меня немного погулять с ним по саду. В Воксхолле так красиво, так замечательно, а я была там впервые… Но мои спутники хотели только одного – сидеть в ложе, есть клубнику и пить вино.

Никому не хотелось гулять или танцевать. Я была очень разочарована.

Теперь она говорила быстро, с горячностью. Виконт посмотрел на нее и кое-что начинал понимать. Хорошо, что она не вышла за скучного, респектабельного джентльмена, который “засушил” бы все восторги юного существа, только что начавшего выезжать в свет. Бедная девочка! Он прекрасно понимал, какие ее обступали соблазны. Конечно, то были вредоносные соблазны, которым она, без сомнения, поддалась. Наверное, они надолго остались одни, и репутация ее погибла. Впрочем, нет, подумал он, вспомнив ночь после свадьбы, здесь было кое-что посерьезнее.

– Я сказала, что хочу зайти к подруге в другую ложу, – продолжала Кэтрин, – и убежала так быстро, что никто не успел меня удержать. Я отправилась на прогулку, чего мне ужасно хотелось. – Она засмеялась и прижала ладони к щекам.

Он изнасиловал ее. Боже, он ее изнасиловал!

– Его ждала карета. Я не хотела садиться в нее, конечно, но он пообещал мне, что мы проедем совсем немного и он покажет мне огни Воксхолла с расстояния. Я так смутилась, что не стала поднимать шум, а надо было бы закричать, потому что он крепко держал меня за руку. В карете он... он что-то сделал со мной... а потом отвез меня прямо домой. Держался очень нагло. И рассказал папе, что мы любим друг друга, и что мы были вместе, и что он сбежал бы со мной, если бы не заботился о моей репутации. – Она умолкла.

Глаза ее были закрыты, руки снова лежали на коленях.

– Многие годы я убеждала себя, что не виновата. Нет, повторяла я снова и снова. Но ведь я вышла к нему по собственному желанию. И в карету села без особенного нажима с его стороны. Наверное, это нельзя назвать насилием. Никто никогда не называл это таким словом. Я во всем виновата.

– Кэтрин! – Виконт внезапно охрип. Она же наконец-то посмотрела ему в глаза. – Вы сказали “нет”. Вы не виноваты.

Она снова потупилась.

– Он подбирался к вашим деньгам? – спросил виконт, хотя ответ и без того был очевиден. – Почему вы не вышли за него, Кэтрин? Отец запретил вам?

Она горько рассмеялась:

– Я не захотела. Да, не захотела. Я бы предпочла умереть. Он, конечно, не делал тайны из того, что произошло, или, вернее, из того, что произошло с его точки зрения. Он хотел сделать так, чтобы у меня не было выхода.

Обесчещена. Обесчещена раз и навсегда.