— Спасибо, Генри. Увидимся в конце года.

— Не хочешь остаться? Я не видел тебя целую вечность! Останься, и поговорим.

— Не могу. Надо уладить это дело как можно быстрее. Я хочу домой.

Маркиз вздохнул.

— Ладно, друг мой, но я не доволен такими мимолетными визитами. В следующий раз ты останешься, и мы поболтаем!

Следующий раз был 1 января 1839 года.

— Он уволился прямо перед Рождеством. Хорошие новости, Эдвард, мы выходим на более знакомую территорию. Через две недели он начнет работать в «Шляпе и перьях», он мне сам сказал. Можешь задержаться на пару часов?

— В другой раз.

Прошли месяцы.

Для Генри де ла Пое Бересфорда, разгульная жизнь которого постепенно наполнилась философским смыслом, мир оставался таким, каким он был. Однако, обладай он познаниями Эдварда Оксфорда, он понял бы, что это не тот мир, который описан в учебниках истории. Что-то отклонило его от заданного курса и стремительно повело совсем в ином направлении.

И этим «чем-то» был сам маркиз.

В 1837 году он беззаботно поболтал с Изамбардом Кингдомом Брюнелем и ненароком посеял в знаменитом инженере семена идеологии технологистов, как Эдвард Оксфорд когда-то посеял в Бересфорде семена идей либертинов.

Человек из будущего даже не подозревал об этом, когда вновь появился в июле 1839-го.

— Я соскучился по тебе, старина, — сказал Бересфорд.

— Привет, Генри. А я не успел соскучиться. Ведь я расстался с тобой несколько минут назад! Помнишь Новый год? Помоги мне снять шлем. Он все еще горит?

— Больше, чем когда-либо. И из этой штуки у тебя на груди тоже сыплются искры.

— Я останусь на время и попробую хоть что-то починить, если ты не против.

— Великолепно! Я так рад тебя видеть. Давай поговорим. Вот, оберни эту тряпку вокруг головы, и я стяну с тебя шлем.

Общими усилиями они сняли с Оксфорда костюм и отправились в гостиную, которая к середине 1839 года оставалась одним из немногих уютных местечек в трухлявом особняке.

— Хочешь выпить?

Оксфорд улыбнулся.

— Ты опять забыл. Я все еще перевариваю наш ужин двухлетней давности!

— Клянусь всеми святыми, к этому никогда не привыкнешь!

— Как дела, Бересфорд?

— Теперь мое имя знают многие. Знаешь, как меня называют?

— Как?

— Сумасшедший маркиз! И знаешь почему?

— Ты, наверное, вконец спился?

Бересфорд усмехнулся.

— Нет, только частично. Дело в другом. Я ломаю социальные обычаи, которые, как ты говорил, подавляют нас, «викторианцев». Я, Эдвард, основал движение, которое должно разрушить всю идеологию хороших манер. Ты убедил меня, что человек может достичь намного большего, если он свободен.

— Амбициозный проект! А что с мальчишкой?

— А, твой уважаемый Первый… Начиная с января он трудится в «Шляпе и перьях». Мистер А. У. Смит перебрался из «Крысолова» туда же; вышеупомянутый джентльмен дал понять парнишке, что считает его лучшим барменом в Лондоне. Ха-ха-ха! Но, Эдвард, я не заметил, чтобы у него там появились друзья. Тем не менее, какое-то время я думал, что нашел нашу леди. Это Люси Скейлс, ей восемнадцать лет. Конечно, она не могла выйти за него замуж в Австралии, но она вполне в том возрасте, когда может стать матерью нужной нам девушки.

— Почему именно она? — удивился Оксфорд, в его глазах вспыхнул интерес.

— Потому что в феврале на нее напали недалеко от таверны, и твой Первый чересчур эмоционально отреагировал на это.