В 1840 году он, тогда еще констебль, был свидетелем убийства. Он утверждал, что видел эту прыгающую тварь, Джека; несмотря на возражения начальства, Траунс до сих пор твердит, что ничего не выдумал, что все, что он говорил, — правда. А ведь это почти стоило ему карьеры! Даже через десять лет в Ярде нет-нет да и посмеются над ним, и занял он свою нынешнюю должность только благодаря упорству и усердной работе. А теперь и вы клянетесь, что видели Джека-Попрыгунчика.
Бёртон пожал плечами.
— Поговорить с ним — для чего?
— Чтобы начать выполнять ваше второе задание. Я говорю о работе. Король хочет, чтобы вы стали… ну, агентом — не подберу лучшего слова. Это уникальная должность; вы будете расследовать дела, которые находятся за пределами юрисдикции полиции. Те, которые требуют более специфического подхода, чем в Скотланд-Ярде. Вы будете подчиняться только Букингемскому дворцу и мне и, если потребуется, сможете сами отдавать распоряжения полиции. Мы живем в бурные времена, Бёртон. Вон что творится! Технологисты переступают границы этики, либертины — морали. Обе касты становятся очень могущественными, и в обеих есть экстремистские фракции. Дворец весьма озабочен тем, что наука изменяет нашу культуру быстро и кардинально, без должных размышлений и консультаций. Ради блага империи требуется кто-то, способный разгадывать самые сложные загадки и при этом не склонный к скоропалительным выводам. Кто-то бесстрашный и независимый, вроде вас.
— Я польщен, сэр, — ответил Бёртон.
— Это не приказ. Если вы не хотите быть агентом, можете стать консулом.
— Я принимаю назначение, господин премьер-министр.
— Отлично. У меня есть для вас задание, и я хочу, чтобы вы рассматривали Джека-Попрыгунчика как вторую, менее важную его часть. Если Джек действительно шпион, разоблачите его! Но вот вам главное задание: выясните, что вот это такое и откуда оно берется…
Премьер-министр вытащил из ящика стола лист бумаги и протянул его Бёртону. Тот увидел грубый карандашный набросок приземистого уродливого человека. Но вместо лица у него была собачья морда с тяжелыми челюстями.
— Вы хотите, чтобы я нашел художника? — спросил Бёртон.
— Нет. Я знаю, кто это нарисовал, — один француз, Поль Густав Доре. Он прячется где-то на Ист-Энде и рисует сцены нищеты, непонятно почему; вы ведь знаете этих художников с их абсурдными понятиями о благородстве бедных и так далее. Я-то хочу, чтобы вы нашли волко-людей.
Бёртон недоуменно посмотрел на него.
— Кого? Каких волко-людей? Вы думаете, он рисовал с натуры?
— Так оно и есть. Секретарь короля дал знать Доре, что монарх интересуется его работой. В ответ художник прислал во дворец несколько своих рисунков. Это один из них. Гляньте на оборот.
Бёртон перевернул рисунок и увидел слова, нацарапанные дрожащей рукой:
«Ваше Величество, в Котле много волков-оборотней, и люди очень напуганы. Каждую ночь происходят убийства и похищения, такого даже здесь не было никогда. Население ненавидит полицию, потому что она бессильна. Одного из волков-оборотней я видел своими глазами. Я набросал его таким, каким запомнил. Пока я глядел на него, он убил мужчину — разорвал когтями ему грудь, а потом схватил его ребенка в зубы и убежал. Доре».
— Боже мой! — вырвалось у Бёртона.
— Мое мнение, — пояснил Пальмерстон, — Доре накурился опиума, и его рисунок — бред, вызванный наркотическим кайфом. Но вы должны все это проверить. Вы умеете переодеваться так, что вас не узнает родная мать, и говорите на всех языках. Значит, есть все основания полагать, что вы сумеете проникнуть туда, куда полиция боится даже сунуть нос. |