|
(Прим. Лескова.).] Но что уже совсем срезало Бенни, так это некоторые стихотворения столь известного поэта Николая Алексеевича Некрасова. Я говорю о тщательно изъятой Некрасовым из продажи книжечке, носящей заглавие «Мечты и звуки». Я уберег у себя эту редкость нынешнего времени, и Бенни переварить не мог этой книги и негодовал за стихи, впрочем еще не особенно несогласные с позднейшими мечтами и звуками г-на Некрасова. Таково, например, там стихотворение, в котором г-н Некрасов внушал, что:
От жажды знанья плод не сладок О, не кичись, средь гордых дум, Толпой бессмысленных догадок, Мудрец: без Бога прах твой ум!
Поэт, советуя «мудрецу» не упорствовать и не изнурять себя науками, пел:
Не жди, не мучься, не греши; С мольбой возьмись за труд по силе, Путь к знаньямверойосвяти И с этим факелом к могиле, Всего отгадчице, гряди.
Поучая «мудреца» идти этою дорогою, г-н Некрасов был строг и сурово наказывал «мудрецу» даже не любить людей, которые думали бы иначе идти к «отгадчице»:
И разлюби родного сына За отступленье от Творца!
Поэтической просьбы же г-на Некрасова к графу Михаилу Николаевичу Муравьеву, когда поэт боялся, чтобы граф не был слаб, и умолял его «не щадить виновных», Артур Бенни не дождался, да и, по правде сказать, с него уже довольно было того, что бог судил ему слышать и видеть.
Бенни во всей этой нечистой игре с передержкой мыслей не мог понять ничего, да и укорим ли мы в этом его, чужеродца, если только вспомним, что наши коренные и умные русские люди, как, например, поэт Щербина, тогда до того терялись, что не знали уже, что оберегать И над чем потешаться? Припомним только, что считал смешным и «комическим» Щербина, составитель весьма хорошей, если не самой лучшей книги для русского народа, стало быть человек, способный более, чем чужеземец, проникать в то, что совершалось в нашей жизни. Покойный Щербина написал:
Когда был в моде трубочист, А генералы гнули выю; Когда стремился гимназист Преобразовывать Россию; Когда, чуть выскочив из школ, В судах мальчишки заседали; Когда фразистый произвол «Либерализмом» величали; Когда мог Ольхин быть судьей, Черняев же от дел отставлен; Катков преследуем судьбой, А Писарев зело прославлен; Когда стал чином генерал Служебный якобинец С<та>сов И Муравьева воспевал Наш красный филантроп Некрасов, — Тогда в бездействии влачил Я жизни незаметной бремя И счастлив, что незнаем был В сие комическое время!
Он был счастлив тем, что стушевался и спрятался в «сие комическое время». |
