Поймет ли это неблагодарный и ленивый ученик? Поймет ли тот, которому Мастер Синанджу дал знание, недоступное другим людям, что Мастера лишили последнего удовольствия в недолгой оставшейся жизни? Нет. Не поймет. Он примется рассуждать о том, кто и что должен носить. Или, кто и что должен убирать. Вот чем займет себя неблагодарность. Это его естество. Это его характер.
Ах, если бы только Чиун мог поведать миру свою сагу в говорящих картинах! Тогда и другие смогли бы оценить всю горесть положения доброго, любимого всеми старика.
Дверь гостиничного номера отворилась. Нет, Мастер Синанджу не опустится до мелких пререканий. Дверь захлопнулась.
– Чиун! Я уже говорил тебе и еще сто раз повторю: ты убиваешь, ты и убирай трупы! – сказал Римо.
Мастер Синанджу не желал пререкаться по пустякам.
– Можно подумать, что по решению Верховного суда только одно преступление в Америке карается смертью. Всякий, кто выключит твой несчастный телевизор должен быть убит на месте.
Мастер Синанджу не поддается на провокацию.
– Что ты молчишь? Ты прикончил их за то, что они выключили «мыльную оперу»?
Мастер Синанджу не желал заниматься обвинительством.
– Ты поможешь мне уложить их в чемоданы?
Мастер Синанджу не желал заниматься женским делом – уборкой, особенно после того, как его оскорбили.
– Чиун, иногда я тебя ненавижу.
Мастер Синанджу знал это всегда, иначе как объяснить, что неблагодарного ученика ничуть не волнуют маленькие радости учителя. Ах, как хорошо было бы стать писателем!
Глава десятая
Чикаго. Полдень. В одно и то же время двое докладывали начальству. Римо позвонил Смиту по обычному, «открытому» телефону и сказал, что нашел альтернативу крайним мерам.
– Можно добраться до сердцевины яблока и перетасовать семечки, не превращая яблоко в джем, – сказал Римо.
– Действуйте, – ответил Смит.
Пигарелло и Негронски объяснялись с Джетро.
– Я и не видел, как он сел в автомобиль, – оправдывался Негронски.
– В грузовике было двое наших. Опытные парни. Они сделали все как надо, мы потом проверили. Бутылки, мусорные баки, все, что было в тупике, расплющено в лепешку, Все, кроме этого Римо Джоунса, – сказал Пигарелло.
– Ты хочешь этим что то сказать?
– Что не хочу больше иметь с ним дела.
– И я, – сказал Негронски.
Джетро перебирал свои бусы, словно четки. Он потерял троих, послав их к старику диетологу, но не собирался сообщать об этом подчиненным. Происходило что то непонятное. В действие, похоже, вступили силы, с которыми ему не совладать. Он поблагодарил Пигарелло и Негронски, пообещав связаться с ними позднее, затем сел в машину и помчался в новое здание на окраине города. Назвал пароль у входа. Набрал в кабине лифта комбинацию цифр и очутился на одном из подземных этажей.
Надпись под гигантской картой на стене была освещена прожекторами. Если раздвинуть дальнюю стену, что станет возможно после окончания последних электромонтажных работ, то окажешься в конференц зале, чуть меньшем по размеру, чем зал заседаний. Джетро не понимал для чего нужен потайной зал, тем более – за такие деньги. Однако обсуждать планировку было уже поздно.
Новый линолеум пощелкивал под ногами Джетро. Он прошел мимо специальной комнаты, даже не оглянувшись. Рядом с раздвижной стеной была дверь. Джетро трижды постучал. Тишина. Он снова постучал. Ответа не было. Джетро отворил дверь, вошел и оказался в небольшом оазисе. Мелодично тикали часы на стене, запах благовоний холодил воздух. В маленьком бассейне среди искусно подобранных камней тихо побулькивал фонтанчик. Джетро притворил за собой дверь и внимательно осмотрел зимний сад. Никого. Негреющее искусственное солнце заливало помещение голубоватым светом. |