Изменить размер шрифта - +
В том числе и перепечатанные «Прав­дой» кондовые обороты: «Ничего нового не обсужда­лось», «Сердечность и откровенность с обеих сторон знаменуют новый период в отношениях». Единой капли бывает достаточно, чтобы подозрение превратилось в уверенность. Но вызревшее решение уже не нуждалось в подпитке. К общему итогу на счетах добавлялись еще две-три костяшки — только и всего. Лишний повод задуматься — не больше. В сущности, ничего нового, как в «Правде».

«Ничего нового?.. — анатомируя мысль, спросил Сталин.— Но разве новое не есть хорошо забытое ста­рое? Невыкорчеванные подчистую корни, например? Двурушничества, предательства? И с кем, позволитель­но спросить, «откровенничать»? «Сердечность» с кем? Со злейшим врагом первого в мире социалистического государства?»

Множа вопросы, Сталин методично сводил их к одному-единственному ответу. Конечный вывод неявно пред­шествовал взаимоувязке посылок, подстраивал ее под себя. Поэтому все сходилось. Он сосредоточенно вчиты­вался в обзор, подчеркивая синим карандашом отдель­ные фразы и фамилии. Отложив последнюю страницу, раскрыл папку с разработками крупного политического процесса, который придется провести в две фазы. На сегодня это стало первоочередной задачей. Остальное могло обождать. Всему свой срок. «Хорошо ли это?— продолжал анализировать Сталин.— Неплохо. При ны­нешних условиях это действительно неплохо, так как одно должно вытекать из другого».

Он заново пробежал длинный перечень бывших оппозиционеров, пометил несколько фамилий и пере­нес их из второго списка в третий. Словно колышек вбил для грядущей стройки. Намечая подобные перестанов­ки, он не только отрабатывал логику очередности, когда звено цепляется за звено, но и продумывал новые раз­ветвления, подчас неожиданные. Такие решения не мог­ли считаться окончательными. Диалектика жизни всегда вносила свои коррективы в умозрительную после­довательность... Смирнов все' еще не дал показаний, но так или иначе его фамилия должна прозвучать. И еще какая-нибудь, пусть даже третьестепенная, но с дальним прицелом на армию. Порядок имен должен именно вы­текать, причем самым естественным образом, по ходу дела. Словно круги по воде от внезапно упавшего камня.

Подбор подходящих кандидатур отнимает уйму дра­гоценного времени. Начинать всегда трудно. Только итоговый росчерк не требует длительных размышлений.

И в самом деле, окончательные решения вождь вы­носил без проволочки.

Однажды — это было двенадцатого декабря трид­цать третьего года, незадолго до полуночи — он вместе с Председателем Совнаркома Молотовым подписал тридцать списков приговоренных по первой категории! Просмотр 3187 фамилий, среди которых встретилось немало знакомых, занял тогда не более часа. Чтобы проветрить мозги, спустились потом в кинозал и до утра гоняли комедийные фильмы.

На протяжении последних двух лет общее количест­во репрессированных стремительно возрастало, и па­мять начала давать сбои. Работая как-то над очередным списком, Сталин добавил несколько новых имен, кото­рые так и просились в схему, но вскоре выяснилось, что они вовсе не новые, а, наоборот, безвозвратно прошли по другому делу. Кажется, Ягода так и сказал: «без­возвратно». Нет ничего ошибочнее такого вывода. Ухо­дят люди, но остаются дела. Бумаги переживают людей.

Ягода предлагает осудить и расстрелять троцкис­тов, уличенных в терроре. Остальных — этапировать в дальние лагеря. Всех подчистую: отбывающих ссылку и вычищенных из партии. Ему кажется, что это ради­кальное предложение. Но разве принадлежность к оп­позиции ограничивается формальной поддержкой плат­формы Троцкого?

Сталин направил письмо наркома на заключение прокурору Вышинскому. Пусть поглядит со своей ко­локольни.

Быстрый переход