Слишком много подозрительных совпадений. Туха­чевский и этот... троцкист Путна тоже ведь вышли из старой армии? Из гвардейского Семеновского полка? Теперь все складывалось, как в домино: прошлое и нас­тоящее. Балицкий правильно сориентировался, решив вначале избавиться от старого балласта, но немного поторопился, переборщил. Не следовало сразу под­нимать вопрос об отторжении Украины. Слишком мел­кие фигуры и слишком крупный вопрос. Не только круп­ный, но и несвоевременный. Ради кого могли стараться столь ничтожные люди? Ради панской Польши? Даже тогда это звучало неубедительно. Тем более теперь, когда на карте Европы возникла новая политическая реальность — германский фашизм. Не убаюкивать надо партию, а развивать в ней бдительность, не усыплять ее, а держать в состоянии боевой готовности, не разо­ружать, а вооружать, не демобилизовывать, а держать ее в состоянии мобилизации.

ОГПУ определенно оказалось не на высоте задач, поставленных самим ходом истории. Многое из того, что еще предстоит выполнить, можно было решить еще тогда, в самом начале тридцатых годов. Статья Горь­кого «Если враг не сдается — его уничтожают», кото­рую в один и тот же день опубликовали в «Правде» и «Известиях», предназначалась для куда более крупной дичи, чем какие-то там спецы.

Заряженные жаканом патроны Ягода израсходо­вал на жалких куропаток, фактически дезориентируя партию.

Соединив животрепещущие связи времен, Сталин устремил взор в грядущее. Вырисовывалась стартовая площадка, одинаково годная как для очередного меро­приятия, так и для более отдаленных планов.

Получалось грозно и убедительно: «Все трое посеща­ли Германию? Определенно посещали. И Тухачевский, и Уборевич, и Якир. Особенно Тухачевский. Он не только находился в немецком плену, но и неоднократно ездил в Германию, много чаще, чем остальные».

Сталин вновь обратился к спискам. Продуманный порядок обещал максимально широкий охват.

В первую очередь следует дожать до конца Зиновьева и Каменева. Они обязаны прямо, а не косвенно взять на себя вину за убийство Кирова. То же самое надо сказать и о сотрудничестве с фашистскими разведками. Без всяких уверток... Этот вопрос должен быть исчерпан под личную ответственность Ягоды.

Он позвонил Ежову.

—      Слушаю, товарищ Сталин! — тот без промедле­ния поднял трубку.

—      Посмотрите, сколько раз был в Германии Путна и когда он был там в последний раз?

9

Григорий Дорошенко перешел границу ночью, дож­давшись туманов, которые наползли вместе с оттепелью. Без проводников он бы наверняка заблудился в чащобе слуцких лесов или сгинул без покаяния, провалившись в заметенную снегом трясину. Зима стояла теплая, и болотные ямины лишь сверху схватило тонким ледком. Хлопцы подобрались опытные. Выложиться, конечно, пришлось сполна: и по кочкам попрыгать, и в сугробах належаться. Крюк тоже получился порядочный, но тут уж ничего не поделаешь. «Окно» под Острогом после очередного провала следовало забыть навсегда. НКВД и польская стража плотно обложили район. Украинский центр в Ровно находился под неусыпным наблюдением многих служб, и у каждой были свои расчеты.

Пистолет Григорий оставил на первой ночевке — в заброшенной землянке полещука-смолокура. С ору­жием лучше не связываться. Чистое самоубийство. Времена лихих набегов минули навсегда. Дорошенко больше полагался на документы и петлицы железно­дорожника. Паспорт, в меру засаленный профсоюзный билет и потрепанное удостоверение «Ворошиловского стрелка» выглядели надежно. Подмена фотокарточки могла обнаружиться лишь при серьезной экспертизе.

Словом, пистолет ни к чему. Надо быть последним дур­нем, чтоб самому нарываться на неприятность.