— Ты считаешь, что народное образование решит проблему петербургской преступности?

— У нас многие преступления по невежеству да дикости совершаются. Софья Владимировна — умница; англичанин свой политехникум на центральной улице открыл, а графиня на окраине: рабочему интереснее к ней в Народный дом прийти, чем в кабак или на зловонный откос Обводки. И потом, довольно рабочим в подпольных кружках эсеров проходить университеты бомбометания и экспроприации. Пусть повышают свой культурный уровень. Такие плоды просвещения принесут России пользу!

— Пожалуй, я с тобой согласен, — ответил Тернов. — Да процесс обучения слишком медленный. Боюсь, одних усилий графини Саниной мало.

— Она только начинает. Если дело разрастется, то результат не за горами. Кстати, Павлуша, не попробовать ли и тебе себя на поприще просвещения?

— Вряд ли у меня есть педагогическое призвание, — любезно уклонился от предложения Виктора Тернов.

— Особого призвания и не требуется, — солидно изрек Гордеев. — Если господин Соколов не выйдет на службу к первому февраля, ты мог бы его заменить. Ты же помнишь арифметику в рамках гимназического курса.

— Я подумаю, дружище, — сказал Тернов и поднялся, собираясь прощаться…

Он возвращался домой по ночному морозному городу в приподнятом настроении. Нарождается другое поколение русских людей. Активных, деятельных, достойных, с внутренней устойчивостью и культурой. Разве не удовольствие работать с такими людьми и подготавливать будущее России?

Тернов представил себе, что через двадцать лет он превратится в такого же брюзгу, как и Вирхов, будет по поводу и без повода оскорблять молодых коллег, забудет правила приличия в общении. Нет, никогда! Культура или есть, или ее нет. Ее с детства надо впитывать, чтобы растворялась в крови и была естественной, как дыхание. Чтобы иное казалось немыслимым…

Дома охватившее его воодушевление улетучилось. Он заглянул в вечерние газеты и наткнулся на выдержку из парижского журнала «Revue», проводившего опрос выдающихся людей Франции по теме: «Совместим ли патриотизм с любовью к человечеству?» Французский историк Анатоль Леруа-Болье утверждал, что идея Родины есть прирожденная, основная идея, которую нельзя считать отжившей свое время, что отождествлять патриотизм и шовинизм нельзя, как нельзя и менять патриотизм на космополитизм, что любовь к Родине не противоречит любви к человечеству. И Павлу Мироновичу стало грустно. Пока он возится с каким-то отребьем, наводнившим столицу, пока размышляет над участием в педагогических начинаниях графини Саниной, на Дальнем Востоке идут бои, творится живая история, решается будущее российской империи, русские люди собственной жизнью доказывают любовь к Царю и Отечеству.

Совсем опечалила его публикация в «Гражданине», гласившая, что за каждым японцем стоят два бритта. Газету князя Мещерского, мракобеса и ретрограда, просвещенный университетский выпускник не жаловал, но сегодня он склонен был согласиться с князем: европейцы заинтересованы в ослаблении России. Именно с запада в Россию отправляются легионы проповедников социалистических идеалов и агитаторов насилия. Так почему же европейцам не разыграть и восточную карту? Ведь купили японцы крейсера в Генуе, и венгры продали им породистых лошадей. А кто знает, сколько внутренних врагов — двурушников, продажных чиновников, тайных агентов европейских спецслужб — действует в пользу узкоглазых в России? Правда, чаще всего в стравливании Японии с Россией обвиняют французов и англичан, но Павел Миронович не исключал и участия германских шпионов.