О его смелости ходили легенды… впрочем, он действительно был любимцем Фортуны. Через несколько лет, спасаясь от ареста и королевского гнева, он сбежит из Парижа в Ангулем. Но горожане восстанут против него, и на герцога устроят облаву: забаррикадировавшись в одиночестве в собственной спальне, д'Эпернон выдержит тридцатичасовую осаду, ранит или убьет сотню нападавших и выберется из ловушки живым и невредимым.
Вот каков был человек, дававший советы Генриху III. Д'Эпернон не задумываясь пронзил бы шпагой всех, кто явился из Парижа в Шартр, — от Гиза до Жуайеза.
Но король был истинным сыном Екатерины Медичи, и, как он сам сказал, они с матушкой прекрасно понимали друг друга. Если нужно, он, не колеблясь, хватался за оружие, однако же любому оружию предпочитал хитрость. Генрих не стал слушать д'Эпернона, приказал поставить в соборе Шартрской Богоматери двенадцать свечей, дабы умилостивить Деву Марию, и заявил, что пора идти в ратушу.
Д'Эпернон пожал плечами и прошептал на ухо Крийону:
— Вот увидите, по вине короля нас всех тут перережут, кого пораньше, кого попозже. Одолжите-ка мне, приятель, пятьдесят ваших солдат, и я сам наведу порядок в городе! Король пошумит, пошумит и успокоится, зато мы будем спасены, да и Его Величество тоже!..
Крийон, похоже, заколебался, но тут к нему обратился Генрих:
— Что же ты, мой храбрый Крийон? Приказывай… Пора!
Крийон вытащил шпагу и крикнул:
— Эскорт Его Величества!
А сам взглядом дал понять д'Эпернону, что, будучи солдатом, может выполнять только приказы короля. Через десять минут Генрих в окружении свиты двинулся к ратуше. Солдаты Крийона живым заслоном стояли между королем и толпой на тротуаре. Люди за спинами рейтаров провожали короля враждебными взглядами — ни одного приветственного крика, ни одной улыбки. Зловещая картина!..
— Слушай, д'О, — обратился к своему спутнику неугомонный д'Эпернон, — чуешь, чем пахнет?
Д'О принюхался и, не чувствуя подвоха, ответил:
— Пахнет новыми духами, что Руджьери составил специально для Его Величества. Поистине чарующий запах, никогда не встречал подобного… Руджьери — великий искусник, не правда ли, сир? — обратился д'О к королю.
Генрих улыбнулся и расправил складки пропитанного духами плаща, а д'Эпернон мрачно заметил:
— А, по-моему, тут пахнет предательством!
Генрих побледнел, нахмурился, и рука его скользнула к рукояти шпаги. Король словно хотел сказать: «С предателем я разберусь!» Но ничего не произошло, Его Величество благополучно прибыл к ратуше и устроился на троне, воздвигнутом для него в парадном зале. Придворные встали у подножья трона. Крийон расставил своих людей по всему залу — всякое могло случиться! Затем Генрих III приказал впустить депутацию от Парижа.
Гиз, похоже, сделал все, чтобы усыпить бдительность короля. Все силы герцога — и солдаты, и сторонники Лиги, и дворяне — собрались за городскими стенами. Герцог был уверен, что в ратуше ничего не произойдет: ведь Жак Клеман должен был нанести удар Генриху III только у входа в собор. Тотчас после аудиенции в ратуше Гиз собирался выйти из города и присоединиться к своим сторонникам. После этого оставалось лишь дождаться условного сигнала: двенадцать ударов соборного колокола, если Валуа мертв, и шесть ударов — если покушение на короля закончится неудачно.
Итак, глава Католической Лиги вошел в зал шартрской ратуши в сопровождении лишь нескольких горожан, которых возглавлял Менвиль.
Увидя, сколь невелики силы противника, король с облегчением вздохнул, а д'Эпернон ехидно ухмыльнулся. Придворные тут же захихикали.
Герцог спокойно прошествовал через весь зал. Он шагал гордо и величественно и, остановившись у трона, склонился в низком поклоне. |